– Я вот не знаю, Чен, – улыбнулся Игорь.
Сандро закивал:
– И я не припоминаю, амиго. Я вот хочу строить станции в Системе, хочу возить туда грузы и людей, и…
– Сандро, – произнес Сева необыкновенно мягко.
Тот замолчал.
– Даже странно, – отозвался Чен, наконец-то улыбнувшись. – Все просто, это моя династия – и дед и отец были пилотами. Отец нес дежурство на «Страже Солнца», он был первый там.
Капитан-наставник спросил:
– Чен Зихао твой отец? В твоем деле нет упоминания.
Чен кивнул. А капитан сказал:
– Он был космонавт. Светлая ему память!
– Благодарю, мастер! Я мало помню его, увы.
– Да. Жаль, что так. Я встречался с ним на орбите.
Остальные непонимающе смотрели на капитана и Чена. Только бортинженер с грустью поджав губы, кивнул своим каким-то мыслям.
– Поэтому я здесь. – закончил Чен. – Я буду служить на орбитальной станции контроля. Чтобы Пространство было безопасным.
Наступило молчание. Сева решил развеять обстановку.
– А вот заметили вы, что среди нашей практики нет девчонок? Даже из медиков! – он подмигнул Игорю.
– Ну, начинается… – пробормотал Игорь. – Шовинизм…
– Причем тут шовинизм? Я же наоборот – за, – ухмыльнулся Севка.
– Девушки-пилоты проходят практику обычно поближе к Земле, – сказал капитан-наставник. – Из них получаются отличные спецы, выносливые и внимательные, но охрана труда непреклонна – на высоких орбитах высок и риск лучевых ударов и осложнений. Незачем юным девушкам попусту рисковать здоровьем.
– А как же Младка Радович, Софи Нишимура, Алёна Быстрицкая? – возник Сандро.
– А что с ними? – удивился капитан. – Радович возглавляет астромедицинскую службу лунного сектора. Нишимура и Айку после рейда в атмосфере Венеры заняты подготовкой новой экспедиции, а Быстрицкая…
– Это все понятно! – перебил Сандро. – Но они же рисковали! Быстрицкая вообще первый человек, кто на комету высадился.
– Верно, – ответил капитан. – Но мы говорили о практике и ненужном риске. А вот когда ты уже аттестованный космонавт – там все равны.
После ужина и до сна Игорь заканчивал послание на Землю.
«…Знаешь, Аня, больше всего меня вдруг беспокоит то, как мы свыкаемся здесь с расписанием. День распланирован, и ночь тоже. Конечно, в Школе мы к этому приучены уже, как без этого – но все-таки в Пространстве ощущаешь, что тебя берут и встраивают в систему – словно реле, контроллер или еще какое там изделие. И тут через тебя бегут управляющие импульсы, и вот ты оживаешь и шевелишься, как гидравлический андроид. И к этому привыкаешь. А потом даже мелкие аварии и сбои, которых тут что-то многовато, воспринимаются чуть не как увольнительные.
Когда мы пришли в Школу, и получили свои курсантские коммуникаторы и визоры, началось расписание и план-графики, я первые дня три не понимал, как и зачем я тут вообще оказался. Дал бы тогда волю ногам – бежал бы без оглядки… Ты, наверное, помнишь – я еще спросил в столовой, а чего это манная каша такая несладкая. А Севка, видимо, понял, и сказал серьезно, без обычных своих подколок – это не каша, а картофельное пюре.
Потом я на этом фоне придумал историю – как человек, обычный и славный, живет простой хорошей жизнью, работает, занимается семьей и домом. И дел у него вообще-то много, и появляются новые, и он старается все успевать и распланировать, и сочиняет значит он себе расписание (благо ведь в сети полно этих приложений для эффективности) и начинает по нему жить. И со временем становится он натуральным роботом, который даже веселиться и развлекаться может теперь только в строго отведенное время. Памятник самопрограммированию. Дурацкая история, если честно, даже мне самому так показалось. Потому-то я ее никому и не рассказывал.
А теперь вот думаю – может, что-то такое я уже подозревал?
Что нас влечет в космос? Я хочу вести корабли – сквозь пространство, к другим планетам. Юпитеру и Сатурну. Нептун и его Тритон – вот знаешь, с детства почему-то хотел побывать именно на Тритоне. Не на Титане, не Ганимеде, а именно на Тритоне.
Да, побывать, посмотреть, но и только. А потом дальше – пояс Койпера, граница гелиопаузы, и чем черт не шутит – первая Звездная. Ладно-ладно, не издевайся…
Представь только – древние, как сама Вселенная, горы в Пространстве. Светящиеся всеми спектральными линиями облака газа, раскинутые на световые годы и десятилетия. Рождающиеся из протодисков планетезимали. Увидеть такое, что даже не снилось!
Вот что я хотел так, что дышать было трудно! Сердцу от этих мыслей было в груди тесно, и оно колотилось и просилось на волю. И самый ужас был в том – что я не попаду в Пространство, что не справлюсь и останусь на Земле. И буду только смотреть, задыхаясь в тоске, как другие всходят на корабль…, наверное, этот ужас меня и подгонял. А сейчас я в Пространстве, видел Луну вблизи, выполняю буксировки, сам ходил на Лагранж-четыре и назад. И все время перед глазами – таймер и график, даже когда отключаешь их, и даже во сне.