Я улыбнулся, но решил, что нет необходимости рассказывать.
— В общем, — продолжил он. — Пойду я. Моя девочка скоро приедет за мной.
— Передай Лашоне, что мне жаль, — сказал я, сопротивляясь сну. — Прости за всё. Аризона, может для тебя мои слова ничего не значат, но обещаю, что найду способ загладить вину.
Мужчина кивнул и вышел без единого слова. Очередной человек, которого я подвёл. Которому врал. Которого подверг опасности.
Я попытался придумать, как возместить ущерб, но не успел и провалился в сон.
* * * *
Меня разбудила боль. Никак иначе это не описать. Лишь грёбаная боль.
— Хочу встать, — пробормотал я. — Всё ноет от того, что я слишком долго лежу.
Медсестра вновь подняла изголовье кровати. Я немного посидел, а потом сдвинулся на край матраса. Кровать опустили, чтобы я смог коснуться ногами пола. Пришлось на какое-то время замереть.
Всё болело, но теперь по-новому. Голова кружилась и пульсировала, доставляя невиданные мучения, а рёбра громко протестовали, когда я шевелился.
Но мне нужно было это сделать.
Да, хотелось встать, подвигаться и сходить в душ. Хотелось продолжать жить. Начать заново. А поэтому нужно выбраться из больницы.
И для начала помыться.
Меня отцепили от капельницы и помогли подняться. Сидеть на краю кровати было несравненно легче. Медсестра поддерживала меня с одной стороны, врач — с другой. А я медленными шажками добрёл до ванной.
Болело всё. Вообще, блядь, всё.
Меня усадили на стул в душе, сняли все повязки и оставили в покое на несколько минут. В дверь постучали. Я ожидал медсестру или доктора, но нет. Зашёл Кира.
— Эй, — тихо произнёс он. — В порядке?
— Да, — проговорил я, выдавливая улыбку. — Просто голова кружится.
— И болит.
— Да.
Кира постоял несколько секунд молча, а потом велел:
— Встань.
Я неуверенно посмотрел на него.
Он повторил:
— Встань.
Глубоко вдохнув и схватившись руками за поручни сиденья, я медленно поднялся. Сжал зубы, ощутив боль в рёбрах, и покачнулся из-за головокружения. Кира меня поймал.
Осторожно повернул меня лицом к зеркалу рядом с ванной. Я был полностью обнажён, без повязок и бинтов. И сплошь испещрён тёмно-фиолетовыми отметинами. Синяки. Большие припухшие синяки покрывали мои ноги, бёдра, живот, бока, плечи и руки.
Я опустил взгляд.
— Посмотри на себя, — тихо произнёс Кира.
— Кира…
— Посмотри, — сказал он вновь, строже.
Я послушался и поднял глаза на отражение. Теперь сфокусировавшись на лице. Правая сторона отекла, на коже красовались порезы и черно-синие пятна.
Кира также смотрел на меня.
— Видишь то же, что и я?
Я слегка кивнул.
— Хочешь знать, кто именно у меня перед глазами? — рассержено поинтересовался он. — Мужчина, который боялся со мной поговорить. Мужчина, который почти потерял всё из-за грёбанного страха. — Его тон смягчился. — Мужчина, который лгал мне, предал меня, желая защитить. Глупый, ужасно глупый мужчина.
Кира помотал головой. Его глаза наполнились слезами.
— Мужчина, который хотел получить наказание за то, в чём даже не был виноват.
Я не пытался спрятать слёзы. Позволил им литься по щекам.
— Я должен был признаться, — прошептал я.
— Да, должен был, — ответил Кира, а затем спросил: — Почему не сказал? Почему с самого начала не рассказал о своих чувствах?
— Казалось, ты так успешно оправился после истории с Томичом, — объяснил я. — В отличие от меня. Не хотелось тебе напоминать.
— А почему врал насчёт боёв в БК?
— Хотел защитить.
— Ну, не удалось. На этот раз меня ранил не какой-то торчок-психопат, верно?
Я кивнул.
— Да.
— Это сделал ты, Мэтт.
Я зарыдал.
— Мне очень жаль.
— И правильно.
Я всхлипнул, рвано вздохнув. Рёбра стянуло. Кира не спеша усадил меня на стул, встал на колени и взял за руки.
— Ох, Мэтт, — проговорил он чуть ласковее, но по-прежнему со злостью.
— Как бы там ни было, я верю, что ты пытался меня защитить. В каком-то собственном, перевёрнутом и извращённом понимании. Правда, верю. Но ты наделал кучу ошибок. Если честно, когда я узнал, что ты дрался под прикрытием, то решил, что с нами покончено.
Я взглянул на Киру, до смерти испугавшись того, что он может сказать дальше.
— Но мама с папой поделились вашим разговором, — тихо продолжил он. — Ты оберегал меня. Потому что не выносишь даже мысли о том, что кто-то причинит мне вред. Потому что любишь меня.