Волосы у меня встали дыбом, а в сердце поселился такой леденящий ужас, что недавний внешний мороз враз показался мне просто лёгкой прохладцей:
- Ч-ч-ч-что? Вы хотите сказать, что я тут застрял? Опять? Н-н-н-н-ет, нет-нет-нет. Зачем я этому миру? Мне что, теперь нужно поработать Атлантом для Мира Паука? Вы шутите! Не-не-не, я на это не подписывался. Вот совершенно! – меня била дрожь, перед глазами мелькали тошнотворные цветастые пятна, во рту пересохло. Я схватил со стола кружку и опрокинул в себя. Оказалось какое-то слабенькое кислое вино, да и магистры с ним! Мне надо ещё выпить и ещё подышать. И всё как-нибудь наладится. Вот сейчас, ага… Не в силах вымолвить ни слова, я постучал пустой кружкой по столу, Мататара милосердно налила в неё из рядом стоящего жбана. Вторую я выпил так же залпом. Ещё! После третьей мне стало легче. По крайней мере, дыхание уже не сбивалось на хриплое бульканье, и в глазах не мельтешило. Я всё ещё пытался хоть как-то осмыслить и уложить в своей голове то, что сказала эта старая ведьма. Посмотрев ей в глаза, я увидел в них сострадание и печаль. Она покачала головой:
- Не ты, Макс, она!
- Час от часу не легче! Вы что! Она? Кто, Ме-ла-мо-ри? Как Меламори может держать Мир? Вы шутите, что ли?
- Я пыталась тебя не пустить, но ты настойчивый. И могущественный маг. Твоим желаниям трудно сопротивляться, Вершитель, но есть вещи, которые не подвластны ни тебе, ни мне. До того, как ты пришёл сюда, всё было определено. Конечно, Меламори здесь оказалась не случайно. И ей не нужно держать этот Мир, в котором каждый пятый, как и ты, Вершитель. Но этот мир нуждается в ней, нуждается в её инородной удивительной силе, как в хорошем сквозняке. Впрочем, ей самой это пойдёт только на пользу, со мной она научится такому, о чём не смела и мечтать. НО… всегда есть НО, Макс. Она не сможет отсюда уйти. По крайней мере сейчас. Возможно лет через сто-двести. Сейчас она нужна этому миру.
- А что она сама-то думает по этому поводу, а? И кстати, где она? – я по-прежнему волновался за Меламори, может, врёт всё эта бабка с девчачьим голосом.
- Я не могу ей ничего сказать. Если она узнает, что как минимум ближайшие сто лет она не сможет вернуться в Ехо, всё обучение пойдёт насмарку; от её нынешнего рвения, в котором много отчаянья и желания заполнить оставленную тобой пустоту, не останется и следа. Она будет тосковать по твоему любимому Миру Стержня. И, скорее всего, Мир Паука просто вытеснит её обратно.
- Так и прекрасно! – в сердцах выпалил я. – То, что нужно!
- Кому нужно, Макс? – старуха внимательно посмотрела на меня. – Кому?
Я осёкся.
- Вот то-то. Она может вернуться в Ехо и снова быть «при тебе», но что останется от неё самой? Даже находясь на далёком Арварохе, она всё равно так или иначе будет тосковать по тебе. Пока вы оба в одном мире, кто-то из вас будет нести бремя давно сделанного вами выбора и расплачиваться за него своей силой. И это будешь точно не ты – у тебя могущества хоть отбавляй, ты мизинцем горы двигаешь, а ей своё могущество приходится обретать по крупицам. Так что для вас двоих в качестве могущественных магов в любом из миров нет места. Она может чего-то достичь в Мире Стержня, я уверена, с буривухами ей будет хорошо, но только если там не будет тебя. Потому что ты никогда не сможешь поверить в то, что Меламори способна удержать мир или стать такой же, как например, Сотофа.
Я задумался. Говоря по совести, Мататара, конечно была права. И мне действительно трудновато было поверить в то, что Меламори – это тот человек, который способен не просто превращаться в очередное страшилище от скуки и безделья, а именно что – держать мир. Даже несмотря на то, что я сам говорил ей обратное, что я сам был именно тем, кто настаивал на её обучении у буривухов. Положа руку на сердце, искренне я в это не верил. Я вспомнил, что мои старые друзья очень редко приходили ко мне в Шамхум именно по этой причине. Пока я создавал его и целый мир вокруг, их присутствие было не слишком желательно. Да и Джуффин об этом говорил: люди, которые знают тебя слабым желторотым птенцом, легко могут повлиять на твою реальность. И не потому, что они не верят в тебя, а просто потому, что они, зачастую, искренне хотят, но просто не могут поверить.
- Но так ведь тоже нельзя, ну нельзя вот так, вслепую! – и всё же я свято верил в то, что человек должен хотя бы знать, что с ним происходит, если уж выбирать он не может.
- Вот поэтому ты и тут, – Мататара невесело улыбнулась, а у меня мороз пробежал по коже. – Ты слишком хотел её найти. Нашёл (я нарочито огляделся). Да не волнуйся ты, она спит у меня дома и с ней всё хорошо, тут, рядом. Просто прежде, чем вы увидитесь, я хотела поговорить с тобой. Твоей энергии, Макс, хватит на то, чтобы побыть для нашего Мира не только сквозняком, но и ураганом, при особом желании. Ты, конечно, же нравишься нашему Миру («тебя вообще все любят», Шурф, как же ты чертовски прав!), и он согласен отпустить Меламори, но только если останешься ты!
«Здрасьте, приехали!» – рявкнул паникёр в моей голове.
- То есть мне нужно выбирать, кто из нас останется тут? – уточнил я.
- Да, – теплым звоном отозвался у меня в голове голос Мататары. – Всего-то на ближайшие сто лет, ненадолго, и Мир согласится с любым твоим решением, – попыталась она подсластить пилюлю.
Да уж, конечно! А как же Шурф? Грешные магистры, Шурф! Я почувствовал, что задыхаюсь, открываю и закрываю рот, как рыба, выуженная на берег. Я пытался втягивать в себя воздух, но мне казалось, что я глотаю холодную пустоту. Шурф! Ну какие сто лет! Мне и сто дней без него безмерно долго. Острая боль царапала изнутри грудную клетку, и сердца мои бешено колотились. Шурф! Я инстинктивно взялся за стоявшую рядом кружку и сжал её так, что она раскололась в руке и острым осколком рассекла край ладони. Я схватился за окровавленную конечность, отвлёкшись на внешнюю боль, и дышать стало чуть легче. Вдоооох, выыыыдох… вот сейчас, вот прямо сейчас не нужно об этом думать, иначе я просто сойду с ума. Только вдох и… выдох, на десять, на одиннадцать, как учил меня Шурф. Я повторял и повторял его имя. С каждым вдохом и выдохом. А как же он? Как же он будет без меня? Сто лет! Тёмные вурдалаки, СТО ЛЕТ! Это же какая-то хренова прорва времени! Что станет со мной и с ним через сто лет! Я просто не могу поверить в то, что это происходит со мной. Я посмотрел в упор, не мигая, в глаза старухи, сидевшей напротив, и понял: да, это происходит, да, всерьёз, и сейчас мне нужно выбирать, как я проведу следующие сто лет своей жизни. Какой-то невозможный рефрен, невообразимый сюрреализм.
- А поговорить с Меламори я могу?
- Конечно, можешь, только ты ведь заранее знаешь, что она скажет: что готова остаться, что готова стать каким-нибудь муримахским песчаным демоном пустыни, а ещё – вынуть своё девичье сердечко из груди и подарить тебе прямо без упаковки, – старуха была неумолима. Неумолима и совершенно права.
Всё, что я ни сказал бы сейчас Меламори, оборачивалось бы против меня, даже самая что ни на есть правдивая правда. Она не даст мне остаться вместо себя, если я ей расскажу всё как есть. Особенно, после того, как я уже провёл тут пару лет, сбежав из Тихого Города. Но бросить её тут одну! Оставить в заложниках у Мира Паука, чтобы тот мог проветриться, драть этот Мир через три норы! Пусть даже и у этой совершенно запредельной тётки Мататары. Но сто лет! Долгих, бесконечных сто лет! Это же просто вечность! Оставить, бросить тут, как слепого котёнка, который не знает и не понимает ровным счётом ни-че-го. Пусть бы это был хотя бы Мир Бликов, там всё-таки красивее. Эта тупая безысходность меня просто парализовывала.
Я хотел полной ясности, поэтому переспросил у Мататары:
- Правильно я понимаю, что есть два варианта: или тут остаётся она на ближайшую сотню лет, но при этом ничего не знает, ничего не понимает, а только прилежно учится и тоскует по Ехо, или остаюсь всё знающий и всё понимающий я, а Меламори возвращается на Арварох, продолжает учиться у буривухов, и при отсутствии меня в Мире становится лучшей ведьмой всех времён?