Хэммонд появился к концу дня, и Хелен сообщила ему о звонке Барбары. Некоторое время он молчал, погруженный в свои мысли.
— Что-то здесь не так, Хелен, — вымолвил он наконец. — Наверное, я должен был спросить об этом у вас раньше: вы хорошо изучили ее личное дело?
Блондинка самоуверенно улыбнулась:
— Я в состоянии наизусть повторить все, чем оно напичкано. Ведь проверкой на безопасность при поступлении на работу занималась я сама. Что именно вам хотелось бы знать?
— Вы хотите сказать, что в личном деле нет ничего особенного?
— Во всяком случае, ничего необычного я в нем не обнаружила.
Хэммонд больше не колебался. Уже давно Хелен пользовалась его полным доверием.
— Очень хорошо, — неожиданно сказал он, поднимая, как бы сдаваясь, руки вверх. — Пусть она воспользуется этим уик-эндом для того, чтобы подлечиться. Предупредите меня, когда она снова выйдет на работу. Прислали ли уже доклад из Новой Бразилии?
— Я его переслала в наш Центр в Милане.
— Серьезно? Тогда соедините меня с Рамоном. Для этого несомненно есть какая-то причина!
Вскоре новые заботы целиком завладели вниманием Хэммонда.
Барбара спала.
И проснулась, когда часы показывали семь часов двенадцать минут.
В этот утренний час было совсем светло. Но узнала она об этом совершенно необычным способом. Девушка вышла из комнаты, чтобы полюбоваться пейзажем… не покидая постели!
Она одновременно была и в постели, и вне дома.
В одно и то же время…
Машинально она затаила дыхание. Понемногу образ улицы стерся, и она вновь очутилась в комнате.
Пораженная тем, что произошло, Барбара вновь задышала полной грудью. Методом осторожного поиска она выяснила, что порог ее чувствительности достигал примерно сотни метров.
И это было все, что ей удалось узнать.
Что-то в ее мозгу действовало наподобие невидимого зрительного шупальца, способного проникать сквозь стены и передавать оптические изображения предметов в тот участок мозга, который интерпретирует световые ощущения. И эта способность носила вполне устойчивый характер.
Вскоре Барбара заметила черный фургон, припаркованный на углу, и доктора Глоуджа внутри. Она увидела, что тот держал в руках прибор, от которого к его уху тянулся проводок. Казалось, он тайно следит за ней. Вид у доктора был самоуглубленный, маленькие глазки полузакрыты. Она сумела воспринять и степень решимости этого маленького лысого доктора в отношении эксперимента. То, что ей открылось, внезапно испугало ее: Барбара обнаружила беспощадную и безличностную волю, которая никак не совпадала с ее собственным радостным и искренним участием в эксперименте Глоуджа.
Для доктора — остро почувствовала она — все живые формы, над которыми он работал, были всего лишь неодушевленными объектами для опытов.
С общечеловеческой точки зрения, его деятельность, безусловно, носила характер безграничной извращенности.
Барбара увидела, что Глоудж отложил аппарат в сторону, завел мотор и уехал.
“Раз Вэнс работал в ночную смену, — подумала она, — то доктор, скорее всего, направляется к нему”.
Желая удостовериться в этом, Барбара набрала номер телефона Вэнса. Никто не ответил. Тогда она позвонила в лабораторию. Административный помощник сообщил, что сегодня ночью Стрезер на работу не выходил.
Она забеспокоилась, вспомнив, как мучительно реагировал Вэнс на первую инъекцию. Она подозревала, что доктор уже сделал ему и второй укол, и опасалась, что Вэнс отреагировал на него не лучшим, чем в первый раз, образом.
Барбара быстро оделась и отправилась на машине к своему дружку. Приближаясь к дому Вэнса, она разглядела через стену, что тот был дома. Но на ее звонок никто не ответил. Тогда она вошла, воспользовавшись своим ключом. Тот лежал на диване в гостиной и беспокойно метался во сне. Судя по его внешнему виду, у него поднялась температура. Она потрогала лоб: он был сухой и буквально обжигал руку.
Вэнс повернулся и открыл глаза. Его взгляд был затуманен. “А я так хорошо себя чувствую, — печально подумала Барбара. — Почему же он так плох? Что могло произойти?”
— Вэнс, нужно немедленно вызвать врача, — встревоженно сказала она. — Как зовут того доктора, который лечил тебя в прошлом году?
— Ничего, все пройдет, — пробормотал Вэнс. И снова заснул.
Барбара села рядом с ним на диван. Внезапно она принюхалась, и ошеломляющая мысль промелькнула у нее в голове: “Ведь это газ!” Но времени действовать у нее уже не было.
Барбара, должно быть, потеряла сознание сразу, потому что уже в следующее мгновение Глоудж склонился над ней, распростертой на полу.
Ученый был спокоен, действовал уверенно и, казалось, был доволен ходом событий. Она уловила его мысль: “С ней все будет в порядке”.
Глоудж подошел к Вэнсу. На сей раз он проявил обеспокоенность: “Да… по-прежнему ничего хорошего… Посмотрим, может быть, ему будет лучше от транквилизатора”.
Доктор сделал укол. Когда он выпрямился, в голове у Глоуджа она прочитала странную и свирепую мысль: “В понедельник вечером наступит очередь третьей инъекции. Пора решаться”.
Барбара все это воспринимала так отчетливо, как если бы доктор говорил в полный голос. Ей стало ясно, что он намерен умертвить их обоих, если один из двух его экспериментов не пойдет по намеченному им руслу.
Вне себя от ужаса, Барбара старалась тем не менее сохранять полную неподвижность. И в этот момент с ней произошел эволюционный скачок, совершенно отличный от тех, что имели место до сих пор.
Началось с того, что внезапно в ее мозг хлынул поток такой, обычно тщательно скрываемой, информации, который позволил ей увидеть людей в их истинном свете. С одной стороны — глупцы, симулянты, люди-тряпки. С другой — одержимые и развращенные, ловкачи и циники. Барбара видела, что в мире есть и сильные личности, движимые добрыми намерениями. Но в этот момент она была особо восприимчива к лицам разрушительного типа… множеству жуликов и клятвопреступников, которых — и теперь она это отчетливо сознавала — совесть совершенно не мучила. Но она поняла также и то, что они ошибались насчет своего собственного горького жизненного опыта. Потому что они действительно были алчными и чувственными людьми, потому что перестали бояться наказания как в этом, так и в потустороннем мире, потому что считали недопустимым, чтобы кто-то выступал против их мелких капризов, потому что…
Промелькнуло и одно личное воспоминание, которое она уже давно забыла, — о мелком начальничке, который выставил ее за дверь — а ведь это было ее первое место работы! — только за то, что она отказалась пойти к нему домой.
Всю жизнь ее приучали не замечать подобных вещей, и она старалась придерживаться этих советов. Но сейчас Барбара предоставила полную свободу своеобразному компьютеру, действовавшему где-то у нее в подсознании, для накопления всех сведений ТАКОГО ХАРАКТЕРА в обширной кладовой своих знаний ради трезвой оценки действительности.
Этот процесс все еще продолжался в ней и после того, как Глоудж ушел так же бесшумно, как и вошел.
Когда Барбара захотела подняться, то с удивлением обнаружила, что не может даже открыть глаза. Вскоре она изумилась очевидному факту: ее тело по-прежнему оставалось в бессознательном состоянии.
Что за удивительная способность!
Но постепенно это обстоятельство стало ее тревожить. “Я же совсем беззащитна”, — подумала она. И только в первые послеобеденные часы она смогла наконец пошевелиться. Барбара поднялась, подавленная и задумчивая. Подогрела суп для себя и для Вэнса.
Но, съев, по ее настоянию, тарелку супа, Вэнс опять улегся на диван и заснул. Тогда Барбара покинула его квартиру, направившись к врачу, с которым условилась о приеме.
Сидя за рулем, она почувствовала, как внутри у нее все затрепетало. Неужели новые изменения? Она ответила сама себе утвердительно. А до понедельника, возможно, произойдут и другие. В то же время интуиция подсказывала, что ей не справиться со складывавшейся ситуацией, если дело ограничится только теми изменениями, которые вызвали в ней два первых укола.