Наконец он отступил на шаг и повторил:
— Мне весьма жаль, Билл. — Потом заявил: — Досадно, что вынужден тебе говорить такое, но по прибытии на Альфу Блейк и ты были на грани срыва. Психологи, с которыми консультировался Кэслейхэт, посоветовали прибегнуть именно к такому методу лечения. Надо, чтобы вы оба испытали такое же потрясение, как и то, после которого вы потеряли головы.
Сначала я не обратил внимания на то, что он упомянул имя Кэслейхэта. Но вскоре с быстротой молнии промелькнула мысль, прояснившая все. Это было невероятно: они сказали Ренфру, что Блейк и я свихнулись. В течение трех месяцев он сохранял свое душевное равновесие только потому, что чувствовал себя ответственным за нас. Какой прелестный психологический трюк! Однако что это за потрясение нам предписали? В этом был весь вопрос.
Ренфру прервал ход моих мыслей.
— Теперь осталось ждать совсем немного, — сказал он. — Мы уже вошли в зону действия поля солнца-холостяка.
— Звезды-одиночки! — пронзительно откликнулся я. Он ничего не добавил к сказанному. Как только за ним закрылась дверь, я начал вертеться, чтобы ослабить путы.
Так что там говорил нам по этому поводу Кэслейхэт? Что звезды-одиночки находятся в этом участке пространства в состоянии неустойчивого равновесия.
В этом пространстве!
По лицу заструился пот. Я уже представил себе, как нас выбросит в другую плоскость пространственно-временного континуума! Когда я наконец высвободил руки, мне показалось, что корабль с огромной скоростью куда-то проваливается.
Я находился в связанном состоянии не настолько долго, чтобы кровь успела застояться. Посему я тут же ринулся к Блейку, и через пару минут мы оба уже мчались к кабине пилота.
Ренфру был нейтрализован прежде, чем успел осознать наше появление. Одним движением плеча я свалил его на пол, а Блейк в это время завладел парализатором.
Впрочем, он и не пытался сопротивляться. С сарказмом улыбаясь, он бросил в наш адрес:
— Слишком поздно! Мы приближаемся к первой точке нетолерантности, другими словами, нетерпимости, и вам остается лишь подготовиться к предстоящему шоку.
Я слушал его вполуха. Сев за пульт, я включил экраны обзора. Пусто. Меня это на какую-то секунду поразило. И тут я увидел показания приборов. Стрелки судорожно дергались: они указывали на наличие тела БЕСКОНЕЧНЫХ РАЗМЕРОВ.
Голова пошла кругом, и я долго созерцал эти невероятные цифры. В конце концов я дал “полный назад”. Под резким воздействием аделедикнического поля наш звездолет жестко напрягся. Я вдруг представил себе, как сейчас схлестнулись две непреодолимые силы. Прерывисто дыша, я резким ударом вырубил генератор.
Но мы продолжали падать.
— На орбиту! — закричал Блейк. — Выводи нас на орбиту!
Неуверенной рукой я нажимал на клавиши, вводя в компьютер данные о звезде с характеристиками нашего Солнца — по диаметру, гравитации и массе.
Но холостяк никак не реагировал.
Я попробовал вторую, третью, другие орбиты. В отчаянии я запустил в машину данные, которые могли бы вывести нас в полет вокруг самого Антареса, мощнейшей звезды. Но ужасная ситуация сохранялась: корабль продолжал падать.
И по-прежнему ничего не видно на экранах. Никакого намека на реальное вещество. В какой-то момент мне показалось, что я смутно различаю некую более темную зону в космической ночи, но уверенности в этом не было.
В конце концов, не зная, что предпринять еще, я поднялся с кресла и встал на колени перед Ренфру, который так и продолжал, не двигаясь, лежать на полу.
— Зачем ты это сделал, Джим? — спросил я умоляющим тоном. — Что теперь будет?
Он снисходительно улыбнулся:
— Вообрази себе старого закоренелого холостяка. Он еще сохраняет отношения с другими людьми, но держится отчужденно. Точно так же ведет себя звезда-одиночка в своей галактике.
И он добавил:
— В считанные секунды мы войдем в первый период нетолерантности. Он проявляется квантовыми скачками с периодом в четыреста девяносто восемь лет семь месяцев восемь дней и сколько-то там часов.
Для меня это была сплошная тарабарщина.
— Но что все-таки произойдет? — настойчиво допытывался я. — Ответь же, ради бога!
Он смерил меня насмешливым взглядом. Я вдруг с удивлением обнаружил, что имею дело с прежним Джимом Ренфру, психически совершенно нормальным и отвечающим за свои поступки человеком. И этот Джим Ренфру таинственным образом стал даже более совершенным и сильным.
— Ну вот, — мягко сказал он, — холостяк отторгнет нас из своей зоны толерантности и тем самым вернет нас по времени назад в…
Последовал грандиозный удар. Я упал, заскользил по полу. Чья-то рука, как оказалось потом, Ренфру, подхватила меня. И все кончилось.
Я поднялся на ноги, чувствуя, что мы больше никуда не падаем. Бросил взгляд на панель управления. Ровно горели огоньки. Все стрелки стояли на нулях. Я обернулся и по очереди оглядел Ренфру и Блейка, который с мрачным видом вставал с пола.
— Пусти, я займу свое место пилота, — обратился ко мне Ренфру тоном, в котором угадывалось желание убедить меня. — Хочу рассчитать курс нашего возвращения на Землю.
Я долго, целую минуту, вглядывался в него. Потом вышел из-за панели управления. Проведя регулировку и включив ускорение, Ренфру поднял голову:
— Мы достигнем Земли примерно через восемь часов, вернувшись спустя полтора года после старта. Того самого, который состоялся пятьсот лет назад…
Я чувствовал что-то вроде шевеления в своей черепушке и только через несколько секунд сообразил, что это, наверное, вовсю разбушевались мои мысли, внезапно осознавшие удивительную правду.
“Звезда-одиночка, — подумал я, испытывая головокружение… — Изгоняя нас из своего поля толерантности, она просто вышвырнула нас во временной период, находящийся за его пределами. Ренфру сказал… сказал, что холостяк действовал, вызывая скачки в четыреста девяносто восемь лет семь месяцев…
Ну а что же делать со звездолетом? Не изменит ли ход истории вторжение аделедикнической техники двадцать седьмого века в век двадцать второй, который о ней не имел ни малейшего представления?” Я пролепетал это Ренфру.
Он покачал головой:
— А разве мы с вами разбираемся в этой науке? Решимся ли мы тронуть ту безмерную мощь, которой обладают эти двигатели? Конечно же, нет. А что касается звездолета, то мы оставим его себе для наших личных нужд.
— Но…
Он прервал меня:
— Послушай, Билл. Сейчас ситуация выглядит следующим образом. Не думай, что я не заметил, как ты ушел в обвал, словно тонна плохо сложенных кирпичей, от поцелуя той девушки. Так вот: через пятьдесят лет она будет сидеть рядом с тобой, когда Земля услышит твой голос, извещающий, что ты впервые вышел из состояния сна во время первого полета человека к системе Центавра!
И все произошло в точности так, как он сказал.
ДЖЕЙНА
На планете Джейна имелся лишь один, хотя и довольно обширный — порядка четырех тысяч квадратных километров, — континент, а также несколько небольших островков, разбросанных в океане.
С незапамятных времен населявшие ее десятки племен джейнийцев истребляли друг друга в бесчисленных военных конфликтах, прерывавшихся периодами относительного, всегда полного треволнений и беспокойства, затишья.
Именно в такую, далеко не безоблачную, обстановку на Джейну прибыли двое землян — Дэв и его супруга Милисса. Свою штаб-квартиру они разместили в просторном, сверкавшем белизной доме, выстроенном близ реки. Их цивилизационная миссия состояла в том, чтобы добиться самоорганизации воинственных аборигенов сначала в самостоятельные города, которые затем образовали бы единое государство. Возглавить его должен был лидер самого крупного из племен, получавший власть по наследству. Одновременно первопроходцам поручалось создать на месте научную цивилизацию, опирающуюся на модель, никогда ранее не существовавшую при схожем естественном развитии на других обитаемых планетах.