И как тут не быть циничным перед столь глубоко деморализующим фактом, что и по истечении трех миллионов лет все еще существует война? Способы ее ведения претерпели коренные изменения, но война от этого не перестала быть таковой!
Именно в этот мрачный момент д’Орман стал анодальным центром.
Что-то похожее на пульсацию возникло в его теле. Это напоминало удар током, но без ощущения терзающего болью ожога. Это было беснующимся пламенем, беспредельно усиливавшимся, перераставшим в ликование, материализовавшимся в калейдоскоп различных форм.
Космос заметно посветлел. Стрельнула лучом Галактика. Звезды, эти еле различимые в беспредельной Вселенной точки, при взгляде на них чудовищно раздувались. Но когда он отворачивался, они снова возвращались в прежнее состояние.
Исчезали расстояния. Свертывалось все пространство, покорно повинуясь его тончайшему восприятию мира. Миллиард галактик, квадрильон планет раскрывали свои неисчислимые секреты его необычайно острому взгляду.
Прежде чем ставшее безмерным сознание выплыло из этого немыслимого погружения в бесконечность, он увидел немало такого, чему просто затруднялся дать определение. Но когда он все же сумел вернуть свои мысли на черный корабль, он с удивительной ясностью понял цель разыгрывавшейся баталии. В ней противостояли друг другу не тела, а интеллектуальные потенциалы. И победит тот корабль, чьи пассажиры сумеют лучше использовать потенциал своего корабля, чтобы раствориться в универсальной энергии.
Самопожертвование было высшей целью каждого экипажа. Составить единое целое с Великим Началом, навсегда погрузить свой дух в вечную энергию, если…
Если ЧТО?
Д’Орман чувствовал, как из самых сокровенных глубин его существа поднялась волна отторжения. И экстаз померк. Сразу же. Мгновенно. Д’Орман молниеносно осознал, что, ужаснувшись той судьбы, которую ииры рассматривали как свою наивысшую победу, он отпустил руки молодой женщины, разорвав тем самым контакт с универсальной энергией. И мрак поглотил его.
Д’Орман закрыл глаза, напряг каждый свой нерв, чтобы помешать возобновлению этого гнусного шока. Что за невероятная и дьявольская судьба! И самое ужасное состояло в том, что он лишь чудом, в самый последний момент, сумел этого избежать.
Так как ииры выиграли, им удалось достичь столь желанного для них состояния конечного растворения в мировой энергии. “Анодальное состояние, — как-то изумленно подумал он, — само по себе вещь неплохая”. Но лично он не был готов стать частью общности великих сил тьмы.
Тьмы? Его мысль замерла. В первый раз он обратил внимание на одно обстоятельство, которое в вихре волновавших его эмоций как-то от него ускользнуло. Он уже не сидел на корабле ииров. И вообще больше не существовало никакой палубы.
Было до жути темно.
Д’Орман скорчил гримасу: он увидел корабль противника. Очень высоко над ним и далеко, страшно далеко. Постепенно тот и вовсе исчез.
Итак, битва закончилась. Ну и каков же итог?
Тьма! Повсеместный мрак! Д’Орман отчетливо понял, что ииры одержали победу. Теперь они с почетом интегрировались в универсальную энергию и слились с ней в экстазе. А их платформа, когда ее пассажиры канули в вечность, вернулась к более фундаментальному энергетическому состоянию — она перестала существовать. Но что стало со звездолетом д’Ормана?
Его захлестнула волна безрассудного страха. Сначала д’Орман безуспешно рыскал взглядом одновременно по всем направлениям, упорно вглядываясь в окружавшую его темень. Все впустую. Но в ходе этих поисков ему открылась истина.
Звездолет, видимо, продолжил свой полет в тот самый момент, когда дематериализовалась платформа. Поскольку оставались включенными все его системы, корабль устремился по курсу со скоростью девяносто девять миллионов миль в секунду.
Д’Орман остался один, плавая в бескрайней межгалактической ночи.
Это и было изгнанием.
Постепенно приступы страха стихли, спрятались слоями где-то глубоко в нем. И порожденные этим ужасом мысли, пройдя гамму всевозможных оттенков, будто устав, опустились в самые далекие закоулки сознания д’Ормана.
Он с испугом подумал, что это всего лишь начало. Пока он не сойдет окончательно с ума, подобные эмоциональные и интеллектуальные всплески будут все время повторяться, но с течением времени их интенсивность спадет. И ему еще не раз вспомнится та молодая женщина.
Внезапно его мысли потекли по другому руслу. Мучимый легким подозрением, он нахмурил брови, повернул голову направо, затем налево. Наконец он увидел силуэт той самой покинутой им женщины, выделявшийся легкой тенью на звездном фоне далекой Галактики.
Взяв себя в руки, он пришел к выводу, что она находится совсем близко от него. Всего в нескольких метрах. Причем их медленно сносило друг к другу, и скоро они, повинуясь законам небесной механики, начнут вращаться друг вокруг друга по очень небольшой орбите.
И даже настолько короткой, что смогут, например, установить нодально-анодальный контакт. И тогда благодаря невероятной энергетической мощи, которая при этом выделится, д’Орман сможет выяснить, где находится сейчас его звездолет, и мигом, практически мгновенно, оказаться в нем.
И это было концом ночи, концом одиночества.
Вернувшись в звездолет, д’Орман сразу же попытался определить свое местоположение. Он остро чувствовал присутствие молодой женщины рядом с собой, но сейчас все его внимание должно было быть сосредоточенным на решении именно этой задачи. В первую очередь, вооружась терпением и прибегнув к методу проб и ошибок, следовало выяснить свои новые галактические координаты, широту и долготу гигантского небесного маяка, каким являлась звезда Антарес. Высчитав их, он легко установил ту позицию, которую занимала блистательная Мира в созвездии Кита в этот благословенный трехмиллионный год новой эры.
Но Миры на вычисленном месте не оказалось.
Пораженный д’Орман встряхнул затекшими пальцами и пожал плечами. Хорошо, тогда в качестве маяка можно использовать звезду Бетельгейзе.
Но и она не помогла. Да, имелся большой красный гигант точно таких же размеров, но на расстоянии ста трех световых лет от того положения, которое он должен был бы занимать по его расчетам. Недоставало ста трех световых лет! Но это же нелепо! Это привело бы к обратному отсчету!
Д’Орман не мог унять внутреннюю дрожь. Он нерешительно начал рассчитывать позицию Солнца, исходя из той возможности, о которой начал смутно догадываться.
Да, он совершил прыжок во времени, но не в будущее, а в прошлое. К тому же и машина времени была плохо настроена, так как, умчавшись сама дальше, она оставила его примерно в 37 000 году до новой эры.
Мысль д’Ормана замерла, как бы готовясь к новому испытанию. А существовали ли вообще люди в эту эпоху?
Он с тягостным ощущением повернулся к молодой женщине, которая сидела, поджав ноги, на полу каюты. Он сделал ей знак встать на колени. Протянул свои руки. Анодальная сила, которая должна будет при этом возникнуть, перенесет их вместе со звездолетом на Землю.
Однако д’Орман с удивлением отметил, что женщина не сделала никаких попыток приблизиться к нему. Ее темные глаза, различимые в рассеянном свете кабины его монокапсулы, смотрели на него равнодушно.
Судя по всему, она ничего не поняла. Д’Орман поднялся, подошел к ней, взял ее за руку и знаком показал, что надо встать на колени.
Она гневно вырвала свою руку. Ошеломленный, он взглянул на нее и сообразил, что женщина решила больше никогда не служить ему нодальным подспорьем. Вместо этого она подошла к нему, обняла и поцеловала его.
Он оттолкнул женщину. Затем, сам пораженный своей грубостью, ласково потрепал ее по плечу. Медленно, очень медленно он подошел к своему креслу пилота, сел в него и начал просчитывать орбиты, отклоняющее воздействие ближайших звезд, количество оставшейся в его реакторах энергии. В итоге д’Орман пришел к выводу, что ему понадобится семь месяцев, чтобы достичь Земли своим ходом. Времени предостаточно, чтобы научить молодую женщину хотя бы основам человеческой речи…