Кэти смотрела на него и ждала, и он не сделал того, что собирался сделать секунду назад, — иными словами, не отвернулся от нее. Вместо этого он ее поцеловал и почувствовал, что больше не может контролировать свое желание и что никогда в жизни не испытывал такой благодарности и такого стремления быть с женщиной.
— О, господи, — выдохнула Кэти, высвобождаясь.
— Извини.
Она тряхнула головой и, обхватив руками, прижалась к нему. Ее наполненное жизнью тело пульсировала рядом. Когда она почувствовала, что он отреагировал на ее близость, она фыркнула и с сияющими глазами еще крепче его обняла. Неожиданно Дэвиду стало любопытно, была ли она любовницей доктора Аллмана, но он тут же отбросил эту мысль, точно ненужный мусор. А если и была, что с того? Жизнь не имеет к таким вещам ни малейшего отношения. Жизнь — это то, что происходит здесь и сейчас.
Кэти оказалась очень чуткой, тут же отодвинулась от него и вернулась в свое кресло у камина.
— Как это называется? — проговорила она. — Отсутствие эмоциональной реакции? Мы нередко наблюдаем это у пациентов.
— Кэти, нет.
— Значит, ты по природе холодный человек?
— Мне не показалось, что я был холоден.
Дэвид подошел к ней, наклонился, взял за руки и потянул к себе. Она не стала сопротивляться, но прижалась к нему, как это сделал бы ребенок, показывая привязанность и никакого плотского желания.
Что сломалось, да еще так внезапно? И кто это разрушил, он или она? Дэвид обнял Кэти за талию и медленно повел в спальню. Против его ожиданий она пошла за ним без возражений, но, когда села на край кровати, он увидел на ее лице, всего на одно короткое мгновение, усталость. Она была измучена, но зато здесь, рядом с ним.
— Извини, — сказал он.
— Ты неожиданно ушел куда-то очень далеко. О чем ты думаешь, когда это происходит?
— А со мной часто такое происходит?
— У нас говорят, что у тебя нет чувств, что ты… бессердечный, Дэвид. — Она взяла его за руку, и несколько минут они, точно смущенные подростки, просто сидели рядом.
Форд потянулся к верхней пуговице ее блузки.
— Я напуган, Кэти.
— Но ты боишься не меня.
Дэвид расстегнул пуговицу.
— Я боюсь, что не справлюсь со своими обязанностями. Да еще после человека, которого убили в месте, где убийства не редкость.
Кэти распахнула блузку, потом потянулась за спину и расстегнула лифчик — и Дэвид увидел белизну идеальных изгибов. В следующее мгновение Кэти положила руку на ремень его брюк и подняла глаза. Он нашел вспыхнувшее в них смущение возбуждающим.
Кэти расстегнула молнию и тихонько рассмеялась.
— У тебя сейчас трусы порвутся.
И тут он почувствовал прикосновение холодного воздуха и ее теплых рук.
Кэти была изысканной в своей наготе, безупречной и гладкой, как сливки, и Дэвид подумал, что она одна из самых красивых женщин, к которым он когда-либо прикасался. Когда они вместе легли на его кровать, он понял, что прощен, как будто она, проявив доброту и великодушие, отбросила в сторону то, что чуть не оттолкнуло их друг от друга. Единственное, что слегка ее портило, — это темное пятно сзади на шее, и, когда Дэвид провел рукой по его гладкой, прохладной поверхности, а потом поцеловал, он почувствовал едва различимый привкус пепла или старого загара. И все-таки пятно было каким-то странным, очень необычного оттенка. На самом деле Дэвид ни разу в жизни не видел ничего подобного: цвет, который не являлся цветом, скорее, тень, всплывшую изнутри на поверхность кожи. Может быть, виновато солнце?
— Ты была на улице?
— Когда?
— Недавно, скажем, в последние три дня?
Кэти села на кровати.
— А что?
— Просто не выходи из дома, сейчас в атмосфере полно радиации.
Кэти поцеловала его в нос.
— Я давно хотела это сделать.
— Поцеловать меня в нос?
Она обняла его, они вместе повалились на постель, и Дэвид постарался проявить все свое умение и заботу, стать таким, каким женщина хочет видеть мужчину — так ему казалось, — стараясь отбросить в сторону свой не слишком большой опыт постельных утех с такими же не уверенными в себе медсестрами. Больницы полнятся утомленными, блестящими юношами и девушками, мечтающими познать не только медицину, но и тайны сердца.
Дэвид потянулся, чтобы выключить лампочку на прикроватном столике, и комната наполнилась зеленовато-пурпурным мерцающим сиянием, таким ярким, что ему пришлось закрыть глаза. День выдался длинным и трудным, и, похоже, ночь наступила раньше срока, хотя часы показывали только восемь вечера.