Ульяновы, Лепешинский, Циля Зеликсон и Красиков шли по площади Плен де Пленпале, подхватив друг друга под руки. Петр Ананьевич напевал вполголоса: "Волга, Волга, мать родная..." И вдруг столкнулись с гурьбой меньшевиков. Мартов съязвил:
- Твердокаменные двинулись лавиной!.. Не сорвались бы в пропасть.
- Сторонись, мягкотелые! - крикнул Лепешинский. - Сомнем!
- Не стоит связываться, - сказал Ленин, и они тихо разминулись, только Лепешинский успел слегка толкнуть Троцкого плечом да кинуть вдогонку:
- Не мельтеши перед глазами!
Прошло две недели. Надежда в своей комнатке писала:
"Дорогая Марья Александровна!
Ваше письмо поразило нас: очень уж печально оно. Остается надеяться, что всех скоро выпустят. Говорят, в Киеве были повальные обыски и аресты. Во время таких набегов забирают много народу зря. Судя по тому, что забрали всех, дело будет пустяшное.
Принимают ли передачу и книги? Были ли уже от наших письма? Не собирается ли Марк Тимофеевич взять отпуск и побывать у Вас? Мама жалеет, что она не в России с Вами. Желаю Вам здоровья и бодрости.
Ваша Н а д я".
Дописав письмо, Надежда на цыпочках прошла по коридорчику, заглянула в комнату мужа: не сделает ли он приписку? Пусть самую короткую. Но Владимир склонился над столом. Перо его поскрипывало. Видать, глубоко вошел в работу. Вначале трудно давалась ему эта книга - все пережитое в Лондоне, на съезде, и в особенности здесь, на заседании окаянной Лиги, было свежо в памяти и до крайности волновало. Вчера часто бросал перо и начинал ходить по комнате. Сегодня пишет не отрываясь. Не надо отвлекать. Даже ради двух строчек родным. Не надо прерывать поток его мысли. А о том, что написала Марье Александровне, она расскажет за ужином.
Надежда уже знала, что на обложке книги будет набрано: "Шаг вперед, два шага назад (Кризис в нашей партии)". Скорей бы написал ее. И скорее бы отправить в Россию. Эта книга нужна так же, как в свое время боевая брошюра "Что делать?". Пожалуй, даже нужнее. Важно окончательно размежеваться с меньшевиками. Книга поможет в этом. И откроет путь к Третьему съезду. К большевистскому!
И Надежда так осторожно спустилась вниз, что Владимир не оторвался от работы. До ужина она успеет отнести письмо на почту.
4
Горький спешил в Москву.
И уже счет потерял, который раз в это полугодье ехал в нижегородском поезде.
А в Москве он то и дело вспоминал детей: как они там, дома? Не хворают ли? Максимке отправлял забавные открытки, обещал купить чижа, щегленка и снегиря. Маленькой Катюшке привозил кукол. Всякий раз не похожих одна на другую. То рязанскую девушку, то украинку с лентами, то северянку, закутанную в меха, то грузинку с черными косами, в длинном белом платье.
Вернувшись домой, подбрасывал Максимку под потолок, ловил над собой, приговаривая:
- Ух, молодец!.. Ух, озорник!..
Катюшку сажал на колено; заглядывал в смеющиеся глазенки, спрашивал:
- Поехали?
И девчушка, кивнув кудрявой головой с розовыми бантиками, уже рассыпала хохоток.
- Шагом, шагом... - приговаривал, ритмично покачивая дочку на ноге, будто она ехала верхом на спокойной лошади, потом убыстрял ритм. - Рысью, рысью...
И тонкий, заливистый смех Катюшки напоминал ему звонкий колокольчик жаворонка высоко в весеннем небе.
Прохохотавшись и утирая пальчиками радостные слезки, она просила:
- Еще...
- Еще поехали! - отзывался отец, встряхивая головой так, что колыхались длинные волосы возле ушей. - Шагом, шагом... Рысью, рысью...
Но домашняя радость была недолгой. Обычно на второй день беспокойное сердце снова тянуло в Москву. Хотелось опять в Художественный. Из директорской ложи зачарованно смотреть и смотреть на сцену. Там не игра талантливых актеров, а сама жизнь со всеми ее неповторимыми нюансами. Потом разговаривать с Константином Сергеевичем Станиславским, отвечать на его нетерпеливые расспросы о будущей пьесе. Ужинать в артистическом кафе с обаятельным Качаловым. И главное - каждый день быть поближе к...
Да нет, не только к ней, чудесной Человечинке... В конце концов, кто она для него?.. Первая в России актриса, признанная всеми - и прессой, и зрителями, и друзьями, - красавица и... чужая, тоскующая жена. Чужая, да не совсем, - духовно, по ее тайным делам и устремлениям, самая близкая!
Нет, на Художественном в Москве свет не кончается. В среду он пойдет к Телешовым, в субботу - к Никитиным, будет пить крепкий чай, разговаривать с друзьями-писателями, слушать их новые рассказы. Быть может, повидается с Буниным, Брюсовым, Куприным... Хотелось бы - с Антоном Павловичем. Говорят, к Новому году тоже приедет в Москву. Не повредил бы своему здоровью...
А в Художественном... Ну что за наважденье?.. Ведь новая своя рукопись не пьеса, а нечто похожее на рассказ. Уж если читать публично, то на среде Телешовых или на субботнике Никитиных. Послушать, что скажут о "Человеке". Что тут лишнее и чего не хватает? Не испортил ли хорошую тему? Могут указать на неровность ритма. Но это не очень уж резко режет слух. Да и не было у него намерения писать ритмической прозой, вышло как-то неожиданно. Видимо, вызвано самим сюжетом. Гладких и слащавых вещей он ведь не пишет и, что бы там ни сказали, язык править не станет. Обличал и будет обличать мещанина, который тащится далеко позади Человека, творит всякую мерзость и ограждает ее законами.
Много раз свое новое читал сначала ей одной. И "Человека", пожалуй, не сможет прочесть никому, кроме нее...
Этой осенью появилась новая увлекательная затея - организовать в Нижнем общедоступный театр на паях. Помещение есть - Народный дом. Ядро труппы составить из опытных артистов, к ним присоединить любителей. Пай сто рублей. Сам сразу взял пять паев. Во время последней поездки в Москву собрал около пяти тысяч: Федор Шаляпин взял пять паев, Савва Морозов двадцать, Станиславский - пять, Желябужский - три, Леонид Андреев и Чириков - по одному. Мария Федоровна тоже взяла пай... Хотел снова оставить у нее деньги для "Искры" - она сказала: "Лучше повременить. До полного прояснения". Что случилось? Говорит, на Втором съезде произошел какой-то принципиальный разлад между Лениным и Мартовым. А потом - между Лениным и Плехановым. Это ужасно. Даже поверить трудно. Разделились на большевиков и меньшевиков. Кажется, непримиримо. Деньги она будет отправлять только большевикам, когда получит новый адрес Ленина.