Твоя Г л а ф и р а.
4 августа
На пароходе
Катериночка, милая!
Нам разрешили на все время ссылки вернуться в Олекминск. Мы, конечно, этому очень рады. Возвращаемся на пароходе.
Когда мы выезжали из Якутска, то был уже четвертый день суда над баррикадистами. Суд будет, должно быть, продолжаться дней семь-восемь. Чем он кончится, пока еще совершенно нельзя предвидеть. Нам друзья напишут, а мы - вам.
Лена, как наш Енисей, в каменных берегах. Только лесу меньше. И все больше лиственница. А серые скалы на правом берегу отчасти напоминают наши Столбы. Их сотни. На утренней заре крикнешь с борта: "Свобода!" - и это с доброго десятка столбов подтвердит желаемое: "Да!", "Да!". Правда, здешние столбы вздымаются не из леса, а прямо из воды. И не оглаженные вековым ветром, а острые. Каменные штыки. И тянутся на десятки верст. По-своему красиво. Только очень безлюдно. А в будущем, несомненно, оживет и этот край. Вольные люди полюбят его, не станут называть гиблым, как называют невольники в наши дни. И в этих горах найдутся большие богатства. Не для хапуг, а для народа.
А у моего Яся, когда он смотрит на суровые берега, тоска в глазах. Я его понимаю: единственный путь - река. На тысячи верст! Его радуют только пароходы...*
_______________
* Через год Ивану Адольфовичу Теодоровичу удалось бежать на пароходе. Его укрыл там помощник капитана. Первое письмо пришло теще в Шошино из Кенигсберга. После Октября Теодорович был народным комиссаром по делам продовольствия.
15 августа
Из Олекминска
...8 августа суд над баррикадистами закончился. Виктор Константинович лишен потомственного дворянства, о чем он, конечно, не жалеет, а вот 12 лет каторги при его здоровье будут тяжкими. Но буря раньше собьет с него кандалы.
Подавать апелляцию он, понятно, отказался. И с ним еще двадцать один товарищ. Такие же стойкие, не поступающиеся своей гордостью...
1 сентября
...Из Якутска сообщают: триста человек провожали осужденных баррикадистов. Провожали на осеннюю пристань Даркылах, которая находится в семи верстах от города. Там загнали на баржу, буксируемую пароходом "Граф Игнатьев".
После отчальных гудков баррикадисты кричали на берег:
- Долой царский произвол!
- До скорого свидания на баррикадах России!
Где-то мы снова встретимся с нашим дорогим Виктором Константиновичем?..
Г л.".
Но Глафире Ивановне судьба не подарила новой встречи с Курнатовским, который хранил в своей душе прежнее горячее чувство к ней.
На его долю в конце 1905 года и в январе 1906-го выпадет всего лишь несколько счастливых недель, когда в "Читинской республике" он будет редактировать партийную газету "Забайкальский рабочий".
После разгрома Читинского Совета солдатских, казачьих и рабочих депутатов каратели приговорят его к смертной казни, вскоре замененной бессрочной каторгой. Ему удастся бежать. Таежными тропами он доберется до Владивостока и уедет в Австралию.
В 1910 году он, тяжело больной, приедет в Париж. Владимир Ильич поможет своему давнему другу получить койку в лечебнице. Там его навестит Екатерина Ивановна Окулова с маленькой дочкой Ириной. Это будут последние светлые часы в жизни революционера. В 1912 году тяжкая болезнь сведет его в могилу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Возвращаясь из старой части Женевы, Надежда Константиновна всю дорогу беззвучно смеялась:
"Ну и Лепешинский!.. Надо же было придумать!.. Талантливое перо!"
Дома, как только перешагнула порог, у нее вырвался громкий хохот. Такого еще не бывало с юных лет. Мать, давно привыкшая к сдержанности дочери, поспешила навстречу.
"Что могло так развеселить Наденьку?!"
А Надежда вдруг прикрыла рот рукой. Не услышал бы Володя. Не оторвать бы его от работы. А рассказать ему лучше всего за ужином.
Но Владимир уже торопливо спускался по лестнице.
- Кто тебя, Надюша, так рассмешил? Опять какая-нибудь выходка меньшевиков?
- Никак не угадаешь. - Надежда достала из тесного рукава кофточки платок, утерла глаза. - Такого у Пантелеймона еще не бывало!
- Да ты расскажи толком. Что там такое? Смешная карикатура?
- Целый триптих!.. Плеханов... ха-ха-ха... старая крыса! А ты в образе... проворного и бойкого кота!
- Котом изобразил?! Да как это можно?! - хлопала руками по юбке Елизавета Васильевна. - Это же... это сверхвозмутительно!
- Больше всех возмущается Розалия Марковна. Разгневана до крайности. - Надежда, прохохотавшись, села к столу, стала рассказывать спокойнее: - С ней я встретилась неожиданно, в кафе "Ландольт". У нее горят глаза, кривятся губы. "Это, говорит, что-то невиданное и неслыханное ни в одной уважающей себя социал-демократической партии. Даже подумать невозможно - мой Жорж и милейшая Вера Ивановна изображены седыми крысами!.. У Жоржа было много врагов, но до такой наглости еще никто не доходил! - Тут Розалия Марковна сцепила руки, качнула головой из стороны в сторону. - Боже мой!.. Что скажет о нас Бебель? Что скажет Каутский?.."
- В этом вся их беда: "Что станет говорить княгиня Марья Алексевна?" - рассмеялся Владимир. - Ну, и что же дальше?
- Лицо у нее передернулось. "Жорж, говорит, не какой-нибудь мужик..."
- Да?! Так и сказала?!
- "Он, говорит, тамбовский дворянин, и он может... может и на дуэль!"
- Уму непостижимо! Жена выдает своего мужа, марксиста Плеханова, за какого-то дуэлянта! Мне, право, жаль Георгия Валентиновича!.. Ну, а почему же он изображен крысой?
- Из кафе "Ландольт" я - к Лепешинским, - продолжала рассказывать Надежда, проглатывая смешинки. - Пантелеймон достал свой триптих... Да, карикатура из трех рисунков. Не успел он положить передо мной этот лист ватмана, а Ольга уже залилась смехом. Даже до слез. Читаю надпись сверху: "Как мыши кота хоронили (назидательная сказка. Сочинил Не-жуковский. Посвящается п а р т и й н ы м м ы ш а м)". Последние два слова подчеркнуты.
- Вот это здорово! Очень точно! - Владимир прошелся возле стола. Прилепил Пантелеймоша ярлык меньшевикам!.. Действительно - м ы ш и! Ну, а дальше? Это же чертовски интересно!
- На левом рисунке кот. В лице сохранено полное сходство с тобой. Ты будто бы повешен в подполье на какой-то перекладине. Близорукие мыши ликуют. Тут и Потресов, и Аксельрод, и Засулич. Все очень похожие. Плеханов - премудрая крыса Онуфрий - появился в распахнутом окне. Что тут, дескать, происходит среди бочек с "диалектикой", в которой разбираются только они, мыши? Мартов с Троцким взобрались наверх, но по близорукости не могли обнаружить, что мурлыка не повешен, а сам уцепился лапой за перекладину и хитро зажмурился. Теперь центральная картинка. Мурлыка оборвался. Лежит недвижимо. Значит, в самом деле мертвый! Мыши возликовали больше прежнего. До неистовства. Старая крыса Онуфрий подхватил верного мышонка Троцкого и принялся отплясывать канкан. Для них играет на дудке услужливый Дан. А Мартов взобрался на труп мурлыки и стал читать "надгробное слово". Я запомнила: "Жил-был мурлыка, рыжая шкурка, усы как у турка; был он бешен, на бонапартизме помешан, за что и повешен. Радуйся, наше подполье!" Но радость обернулась бедой. На правом рисунке мурлыка сбросил с себя притворство и принялся трепать мышей.