— И вот чего такого ценного все сюда потащили? Причем все сразу… Я столько машин на переправу и не видывал никогда, дык еще и охраны на каждой — по пять-шесть душ… Нет, никогда такого не видел!
И верно, теперь Гимли и сам понял. Перед гномами в очереди на паром стояли восемь машин. Две — из Княжества, возвращавшиеся из баронства, остальные — Вирацкие (или из других соседних баронств). Сзади — не меньше пяти, и тоже, в основном, из баронств. И почти каждую аборигенскую машину охраняло по пять-шесть живых. Тут были и баронские дружинники в добрых, их, гномьей работы, кольчугах. И нордлинги, все сплошь тертые, с зубами в косах. И просто какие-то мутные головорезы и, даже, здоровенные орки. Но все были явно битые-катаные, увешанные оружием и этим самым оружием пользоваться умевшие, это чувствовалось. Они все грамотно стояли, охраняя свои машины и прикрывая напарников, зыркали время от времени друг на друга и на гномов. Ни дать ни взять — псы из разных свор, собранные на травлю медведя. Дарри, придерживая свой гномий маузер ручной выделки, неизящно спрыгнул вниз, к Орри, и осмотрелся сам. В этот момент к ним словно не подошел, а проскользил (особенно это было заметно на фоне прыжка Дарри) нордлинг, весь вид которого не говорил, а кричал, что он больше привык караваны грабить, а не охранять. Чуть склонившись к Орри, он отрывисто, как собака лает, спросил-прокашлял на великореченском[6]:
— Вы от Квирре к нам?
— От кого? — недоуменно блеснув очками, спросил Кулак.
— От Коротышки-за-рекой, Квирре, — начал было объяснять нордлинг, но, сообразив, что его не поняли вовсе не из-за акцента, оборвал свой монолог и заторопился, — извини, я вас спутал!
Орри еще только поднял брови домиком к козырьку, а нордлинг уже словно растаял в воздухе. Кулак хмыкнул, крякнул, засопел и сварливо изрек:
— Суетной все же они народ, ненадежный. Что еще за Квирре-за-рекой такой? Кто о нем слышал? Что же это за гном, если позволил называть себя таким дерьмовым именем, как Коротышка? Тьфу он, а не Казад!
Паром вмещал два грузовика, так что им пришлось ждать добрых два часа, пока, прогрохотав по металлическим сварным сходням (людская работа, несолидная), их караван взгромоздился на кораблик. Улар у переправы шириной в добрую версту, да и город с переправой был не впритык, так что Дарри, жадно пытавшемуся его рассмотреть, он открылся не сразу. Заметив нетерпеливое любопытство юнца, Орри великодушно протянул ему свой бинокль, и Камень прильнул к нему, как добрый гном к доброму пиву. Но ничего такого особенного не увидел — город и город. Даже виселица была на развилке, как в любом баронстве. Больше всего он мечтал посмотреть на самолет или дирижабль, доселе он о них только читал. Но, увы, увы… Полетов, видимо, не было. Он даже не увидел полосатой колбасы для указания силы ветра, о которой тоже читал. Слегка разочаровавшись, он вознаградил себя, досыта насмотревшись на сторожевики. Стальной самоходный корабль вещь тоже прекрасная! Правда, их причал от них был далековато, не у паромной пристани, а уже у самого форта, и угол обзора получался неважнецкий.
— Что, паря, не видал ни разу? — добродушно улыбаясь в прокуренные усы, спросил пожилой загорелый матрос с парома, с морщинистым лицом и казавшимися совершенно белым на фоне загара чубом. Морщины были так глубоки и так причудливо избороздили лицо паромщика, что Дарри даже помедлил с ответом, задумавшись — а как он ухитряется брить бороду? За своей, довольно-таки куцей, он тщательно ухаживал в надежде поскорее добиться ее пристойного вида и размера, и этот людской обычай казался ему странным и ненужным. Но все же, спохватившись, ответил:
— Да я вообще к вам в первый раз…
— Вот и в прошлую ходку — вроде и солидный человек, оруженосец баронский, а тоже, видать, внове. И тоже, как ты — все в биноклю любовался.
Почему-то от этих слов стало неуютно и тревожно. Дарри отдал бинокль Кулаку и отошел от борта, а морщинистый паромщик, наоборот, встал поближе, готовясь то ли подложить половчее кранцы из старой покрышки, то ли принимать причальный конец — пристань была уже рядом.
Они покинули паром, спешно отчаливший, едва пассажиры съехали с него — машин сегодня было на удивление много, как сказал Орри. Доехав до развилки на Тверь, они притормозили. Здесь стоял пост пограничной стражи, подкрепленный молоденьким усталым колдуном и двумя «Копейками» с тяжелыми пулеметами на турелях. А то, что они шутить не будут, доказывала длинная перекладина виселицы, опиравшаяся на несколько столбов. Сейчас на ней висело три довольно свежих покойника и свободных мест для бузотеров и неуемных весельчаков, решивших пошалить за гранью разумного, было предостаточно. Бегло убедившись, что в колоне одни только гномы, пограничники утратили к ним интерес и пропустили дальше. Правда, после того, как молоденький и не особо сильный Владеющий, все же Дурные болота рядом, прощупал их жезлом — Дарри даже показалось, что он почувствовал это касание. Это было маловероятно, среди гномов единицы тех, кто чувствуют магию, и уж тем большая невидаль — те, кто ей владеет. Такие и вовсе неслыханная редкость, почти как черный алмаз. Можно знать руны и стать их Чтецом. Можно очень хорошо их знать и почти ощущать вслепую, нанося их без малейшей ослабляющей помарки на металл и камень — и стать Рунознатцем, что уже великое и почтенное искусство. Но только лишь один из трех дюжин Рунознатцев может стать после многих лет упорной работы Рунопевцем, который вносит в камень или металл руны одними лишь словами, без явного их начертания. И помимо упорства, тут нужен еще и дар к магии, особый, гномий дар. Ни разу никто не слыхивал, чтобы Рунопевцем стал не гном, а представитель какой-нибудь иной расы. Таким вот редким талантом владел Великий мастер Килли. А последние Рунотворцы, те, кто может создавать новые, не известные никому доселе руны, или расплести-развеять силу готовых, появлялись почти шесть сотен лет тому назад. Легенд о них много, только вот никто не знает, как этому искусству научить. Или научиться. Сохранились и их записи, но вот как описать слепому цвет? Объяснить глухому музыку? Как воде рассказать про огонь? Наверно, только Рунотворец их сможет понять…
Тем временем они добрались до шлюза у городских ворот. Перед ними была очередь из шести машин, не только тех, которые, подобно им, прибыли с парома, но и приехавших из Твери. Тверские проскочили быстро. А вот машины из-за реки проходили долго — помимо более тщательного досмотра и проверки колдунами, которым подвергались караваны из баронств, они обязаны были сдать в арсенал, который находился у ворот, длинноствольное оружие — и охранники, и купцы, и водители. И снова Дарри ощутил тревогу, особенно когда Гимли озадаченно произнес, разглядывая машину, стоящую перед ними:
6
Наиболее употребительный язык общения между аборигенами Великой вплоть до Астрахани, своеобразная лингва-франка. Смесь русского и виларского языков. Между собой же гномы говорят на своем языке, который в мире Великой реки называется «двергским». Впрочем, сами гномы и себя, и свой язык называют «Казад».