Наконец, допив кофе и исписав несколько страниц, я решил, что пора прощаться. Молли долго жала мне руку и благодарила за кольцо, а Хелен взялась проводить до двери.
— Вы и вправду журналист из «Утреннего вестника»? — спросила она, когда мы вышли в коридор.
— Конечно же!
— Дело в том, что я учусь в университете на факультете журналистики и уже год, как подрабатываю в «Вестнике», — пояснила Хелен. — Внештатно, конечно. Но ни разу вас не видела в редакции... Так кто же вы на самом деле?
— Я не могу ответить вам, — напустил я туману.
— Но мамино кольцо действительно оттуда, из Дыры?
— Вне всяких сомнений. Его передал мне человек, который недавно был там. И попросил найти хозяйку. Видите ли, Хелен, у ходоков есть твердое правило: если ты взял в Дыре чью-либо вещь, обязательно верни владельцу или его наследникам, иначе удачи потом не будет. Дыра не любит жадных... В коттеджах раньше жили довольно богатые люди, и ходоки часто находят там ювелирные украшения, деньги, ценные бумаги. Но никогда себе ничего не оставляют, возвращают все владельцам. А если хозяина или наследников обнаружить не удается, то жертвуют на благотворительность. Поэтому я и выполнил просьбу моего знакомого. А чтобы не было лишних расспросов, прикинулся репортером. Неужели так плохо получилось? А я очень старался…
— Нет, все нормально, — кивнула Хелен, — случайный человек и не догадался бы. Скажите, вы ведь работаете в Институте?
— Скажем так: я имею отношение к Дыре, — снова принял я загадочный вид.
— Отлично! Видите ли, меня очень интересуют ходоки, — призналась девушка, — все, что с ними связано. Вы, наверное, многое знаете о них? Не расскажите ли что-нибудь? Я хочу написать статью об их обычаях и традициях, о легендах и поверьях...
— Моя служба не предполагает публичности, — скромно потупился я.
— Я не стану на вас ссылаться, честно слово! — Хелен умоляюще посмотрела на меня. — Ну, пожалуйста, Мартин, мне очень-очень нужна информация! Особенно от знающего лица… Я должна написать статью, иначе редактор не возьмет меня в штат!
— Ладно, — смилостивился я, — посмотрим. Но с одним условием: вы согласитесь поужинать со мной.
— Конечно! — обрадовалась Хелен, — Где и когда?
— Я позвоню вам, — с важным видом ответил я.
Через минуту, записав ее телефон, я откланялся и вышел.
…Очень милая девушка, подумал я, может, действительно стоит с ней встретиться?
До самого вечера я шатался по городу, пил пиво, гулял по набережной, обедал в кафе. У меня было странное ощущение свободы — никто за мной не следил, никому я не был нужен…
Когда стемнело, зашел к Толстому Гансу. Он, как обычно, протирал и без того чистые бокалы. Известие о смерти Лиса воспринял довольно равнодушно, а вот по поводу Хмыря смачно выругался:
— Собаке — собачья смерть! Не хотел говорить тебе, Мартин, боялся, что наделаешь глупостей, но Хмырь действительно подставил твоего учителя. Я случайно слышал, как он говорил куратору: мол, Слон нашел Комнату, но не хочет делиться... А куратором у Хмыря, кстати, был в то время Штосс. Вот и делай вывод.
— Спасибо, — кивнул я, — разберусь с Алоизом...
— Держись от него подальше, Мартин, — посоветовал Толстый Ганс, — он очень опасный человек. Думаю, тебя в покое не оставит. Лучше уезжай отсюда, и подальше. Желательно побыстрее.
— Наверное, ты прав, — согласился я. — Махну-ка я на курорт. Представляешь, я ни разу не был на море, видел лишь в кино.
— Правильно, — кивнул толстяк, — съезди, отдохни, развлекись. Ты человек молодой, чего тебе одному болтаться? Заведи девушку, закрути роман… Хочешь, одолжу немного денег?
— Спасибо, — улыбнулся я, — у меня есть. Я человек неприхотливый, проживу как-нибудь и на свои гроши...
— Ну, как знаешь.
Мы поболтали еще минут пять, потом я попрощался. Перед самым уходом толстяк еще раз напомнил мне, как опасно связываться со Штоссом. Что же, посмотрим…
В полутемном холле отеля никого не было, видимо, портье отлучился куда-то по своим делам. Я снял с доски ключ и направился в свой номер.
— Не торопись, Мартин, — раздался за спиной очень знакомый голос, — посиди со мной, поговори. У нас есть о чем поболтать… Ведь столько лет не виделись!
Я присмотрелся — в углу сидел человек, который когда-то был для меня дороже всех на свете.
— Слон? — вырвался у меня удивленный крик.
— Он самый, — кивнул учитель, — собственной персоной. Ну, здравствуй, Малыш! Как дела?
© Игорь Градов
Роман Глушков
МАКАРЫЧ И ПУЛЕМЕТ
У всех патронов есть одно неприятное свойство — рано или поздно они заканчиваются. Чего нельзя сказать о зомби. Они продолжали идти с запада по шоссе и поодиночке, и толпами. А проходя мимо дома старика Макарыча, чуяли его присутствие, злились и испытывали неудержимое желание дотянуться до его глотки своими гниющими пальцами.
Поэтому с зомби у старика был разговор короткий. И шумный. Вернее, сам он с ними не разговаривал, за него это делал Печенег. После чего ходячие мертвецы умирали окончательно, а Макарыч сметал с пола гильзы и хмурился, глядя на то, как пустеют ящики с патронами.
Раньше ему нравилось жить рядом с оживленной автомагистралью. Макарыч с детства ненавидел тишину, от которой у него всегда противно звенело в ушах. А вид проносящихся мимо дома автомобилей и гул моторов, наоборот, его успокаивал. Но куда приятнее ему было выгонять поутру со двора свой рабочий грузовичок, вливаться на нем в нескончаемый поток машин и ощущать себя частью кипящей вокруг жизни.
К сожалению, однажды привычная жизнь закончилась. Вокруг стала царить одна лишь смерть, и дом у шоссе превратился в не самое лучшее место для проживания. Особенно для одинокого и больного старика.
— Ну вот и наступил этот проклятый день, — заметил Печенег, все еще разгоряченный после отгремевшего боя.
— День как день. Бывали и похуже, — буркнул в ответ Макарыч, вскрывая ломиком последний оставшийся у него ящик с пулеметными патронами.
— И что мы станем делать, когда они закончатся? — осведомился Печенег.
— Ты уже спрашивал об этом. И не однажды.
— Но ты так ни разу мне и не ответил.
— Если не ответил, значит мне просто нечего было сказать, — рассудил старик. — В любом случае мы оба знаем, что счастливого конца у нашей истории не будет. Сначала умолкнешь ты, а вслед за тобой и я... Ну что, остыл? Тогда готовься к чистке. Сколько бы там патронов у нас ни осталось, это еще не повод забить на гигиену.
Говорят, безумец не осознает того, что он безумен. Макарыч же отчетливо понимал, что рехнулся, ведь он целый год разговаривал с собственным пулеметом. А пулемет разговаривал с ним. И если это было не сумасшествие, тогда что? Но старик ведь и не отрицал наличия у себя проблем с головой. А раз не отрицал, означало ли это, что у него еще сохранились остатки разума?
Дабы почаще убеждать себя в том, что он не конченый псих, Макарыч каждый день читал книги и старался осмыслить прочитанное. Когда он усаживался в кресло с книгой, Печенег обычно помалкивал, отвернувшись и глядя из бойницы на улицу. Да и вообще нельзя было назвать его болтуном. Не затыкался он лишь в бою, а в остальное время говорил кратко и по существу.
Странное было дело: развешанные на стенах семейные фотографии с Макарычем не беседовали. Сколько он ни пытался заговорить с ними, жена и две дочери глядели на него со снимков такими, какими он их помнил — жизнерадостными и улыбающимися, — но ничего не отвечали. Зато бездушная железяка, которая только и умела, что плеваться свинцом, всегда была готова пообщаться со своим хозяином.
— Тоже стареешь, как я погляжу, — заметил старик, когда недавно разглядел на штоке газового поршня пулемета щербинку, которой прежде не было.
— Лучше за собой приглядывай, старый кряхтун, — ответил Печенег, разложивший перед ним на столе свои детали для чистки. — Не рожа стала, а сухофрукт. И кашель такой, что аж наизнанку тебя выворачивает.