— Два-девять-семь-три, тихо и ВПП по выбору.
Стиг крутанул ручку на альтиметре, нашарил тумблер посадочной фары. Джейнсу лежал прямо по курсу, скорее, не городок, а большая деревня, вытянувшаяся вдоль реки. Хрипло бил колокол, по широкой центральной улице чинно брели семьи парадно одетых богомольцев. У дебаркадера чалился какой-то древний теплоход, черный смолистый дым стелился по воде и вдоль берега. За окраиной ярко горел световой сигнал аэродрома. Положенный по правилам электрический фонарь не перенес и одной зимы, поэтому вместо него зажигали костер. Старина Спаркс, следивший за полосой, мечтал встретить знающего химика и выведать, что подсыпать в огонь, чтобы свет был как надо — зеленым.
Пилот заранее выровнялся по полосе, убрал тягу до минимума и, вытянув шею, огляделся вокруг. Миша просунул руку между бортом и передним сиденьем, включая обогрев карбюратора. «Пайпер», легонько покачиваясь, проплыл над рубероидными крышами и как-то даже неохотно подался вниз, к торцу посадочной полосы. Винт с шелестом остановился; повинуясь плавному движению ручки, самолет на мгновение завис над полосой и мягко опустился на все три колеса. Широкие «дутики» весело захрустели по гравию. Прокатившись метров десять, Стиг свернул на площадку для стоянки и выжал тормоза.
От бревенчатой избы, служившей диспетчерской, аэровокзалом и складом одновременно, к ним уже спешил бойкий дедок в поношенной «аляске». С ним трусила пушистая пегая собачонка, забегая вперед и задорно тявкая.
Седлунд отрубил питание, откинул створки двери, выпрыгнул наружу и помог выбраться Мише.
— Здорово, — с размаху влепил он пятерней по протянутой руке подошедшего деда, — скажи своей, чтобы подходила. Привез!
— Здорово в карман не положишь, — хитро ухмыльнулся тот. — А что привез?
— А это, мистер Спаркс, вас пока что не касается, — рассмеялся пилот. — Майк, ты давеча что-то обещал этому джентльмену?
Миша достал из кармана купюру и вложил в руку Спарксу.
— Ты глянь, делишки какие-то у меня за спиной крутите. Городские, одно слово! — расхохотался он, с кивком принимая оплату. — А что, совратишь вот мою старушку, увезешь в Ньюэнк и будете там похабствовать. Я вашу породу знаю!
— Боюсь, супруга не одобрит, — деланно вздохнув, развел руками пилот. — А вот Майк холостой еще, тут возможны варианты...
— Не, он чернявый, а она блондинов любит.
— Это кто блондин, ты, что ли?
— А не видно?
— Когда мне будет нужно сделать тебе комплимент, я скажу, что ты седой. Но вообще ты лысый как... — Стиг защелкал пальцами, будто мучительно подбирая слово, и с надеждой воззрился на Мишу.
— Как пень, — отозвался тот, позевывая. — Лысина — гордость мужчины. Лысина — это тестостерон, а тестостерон — это здоровье.
— Понял, да? — Спаркс обличающе ткнул пальцем в Седлунда. — Намеки он будет делать о моей внешности. Чтобы ты знал, компадре, на меня такие девочки заглядывались! Ладно, давайте я подгоню «Субару» и подброшу вас со скарбом к Гривхольму.
— Да брось, старина, так донесем, там не особо много. Спасибо.
— Да? — с сомнением посмотрел на них дед. — Джем, да уймись ты, сколько можно лаять! Ну хорошо, хорошо. Самолет ваш привяжу, зачехлю, не беспокойтесь.
— Не надо, мы сегодня же обратно.
— Черт, вы дадите мне заработать на вас? — возмутился Спаркс. — А если ветер? Я эту птичку ловить по всему полю не буду.
— Разве что ты его пустишь, но опять же, мощности не хватит, — гоготнул Седлунд. — Эм Пи, пойдем разгружаться, это добро само себя не продаст.
Вытащив и впрямь легкие, но пухлые и неудобные рюкзаки из кабины, они потопали по шатким доскам, положенным поверх размокшей от дождей тропинки, к центральной улице, по-простецки называвшейся «Мейн-стрит».
Сквозь тучи проглянуло солнце. После утреннего оживления улица опустела, лишь из-за высоких добротных заборов раздавались стук топоров, гудение пил, тянуло чем-то острым и наверняка безумно вкусным.
— Хочешь есть — пей, — неожиданно нарушил молчание пилот.
— В смысле?
— Мне так мать говорила. Хочешь есть, говорит, пей.
— Голодали?
— Мы-то? Наоборот. Это у нее техника похудания была такая.
— Куда тебе худеть?
— Это сейчас, а ты бы меня видел в школьные годы. Такой пончик был, может, тяжелее нынешнего.
— По тебе не скажешь. Видать, работает диета.
— Не, само все ушло. Как голос ломаться начал, за год отощал, хотя жрал как не в себя.
Остаток пути до центральной площади проделали в молчании. Впрочем, идти было всего ничего: уже слышалось слаженное пение прихожан из старинного громкоговорителя на стене церкви. Пастор Рехельбахер, по совместительству мэр Джейнсу, не первый год лелеял мечту охватить трансляцией весь городок. «И если вы не хотите идти на службу», — значительно вздымал он палец горе, — «значит, служба придет к вам домой». Однако для воплощения мечты нужны были электричество и энтузиасты. Пастору всегда не хватало то одного, то другого. Зато единственный громкоговоритель высоко оценили мамаши с колясками, которые вечно не успевали к началу и не умещались внутри храма.
Заведение Гривхольма, огороженное серым заборчиком, стояло прямо напротив него. Одноэтажный домик, обитый крашеными красно-рыжими досками, украшала табличка с резной надписью «Гривхольм — трактир и кафе». Под ней была вкопана причудливая коряга, напоминавшая то ли огромную белку, то ли бобра, то ли — говорили злые языки — самого Гривхольма, бодрого и угрожающе косматого дядьку, который как раз выходил из парадной двери с ведром помоев.
— Джи! — дурашливо завопил Седлунд, завидев старого приятеля. — Чем порадуешь двух путников, что прошли через леса и стремнины...
— Лови, — Гривхольм сделал вид, что собирается окатить пилота из ведра, но не удержал равновесия и плеснул помоями на дорожку из декоративного камня. — Ах ты ж дерьмо! Зачем под руку орать, а? Теперь убирать вот. Яичница на двоих, возьмите прямо со сковородки. В ковшике кофе, сливки в банке, но не советую.
— Это почему?
— Ты в своей швейной машинке вместо сидений два «очка» пробей, а потом пей сколько влезет. Мы-то уже попробовали, так что просто поверь.
— Ясно... — огорчился Седлунд. — Я лично черный кофе не люблю, мне бы разбавить.
— А сгущенку ты привез, как я заказывал?
— Привез, почему не привез. Но...
— Ну вот и продай мне прямо сейчас, я ее тебе к кофе и подам.
— Так ты ее водой разводишь.
— Иначе слишком жирно. Тебе придется покупать новый самолет.
— Будь хорошим мальчиком, подай как есть.
— С условием — торгуете здесь.
— Это как?
— А чего непонятного? Разложились в трактире, столик сами выбирайте, и вперед. Покупатели зайдут, глядишь, и перекусить не откажутся.
— И как они узнают, что мы у тебя?
— На доске напишу. — Гривхольм поставил ведро на дорожку. — И потом прилетать будете — сразу ко мне заходите. Вы что, осенью или зимой на улице торговать решили?
— И вправду, пошли внутрь, — потянул пилота за рукав Миша. — Даже солиднее как-то будет.
— Как угодно, — Стиг скорчил унылую гримасу и отворил дверь с коряво намалеванным волком в штанах и поварском колпаке, — когда я голодный, я готов на все и даже больше.
В «Трактире и кафе» было темновато: верхний свет включали после пяти, а тем, кто приходил ранее, вместе с едой приносили керосиновые лампы. Впрочем, посетитель в этот час был только один. За угловым столиком спиной к двери завтракал какой-то мужчина. Перед ним, прижатая кофейником, лежала вчерашняя «Ньюэнк энд Вэлли Ньюс». Рядом со стула свешивалась большая спортивная сумка; случайный лучик солнца высветил на ее клапане эмблему, которую Миша счел пижонской — черный крест в концентрических кругах, вроде прицела.