Потом помню школу. Я в первый же месяц не поладил с третьеклашками, и они наподдали мне, втроем поймав после уроков. Помню брата, который хоть и был на два года старше моих обидчиков, но из-за низкого роста казался мелким мальчишкой. Мы тогда подловили третьеклассников после школы на следующий день на «поговорить». Мне было страшно, что сейчас мы с братом отхватим с нова, но Сашка полез вперед и крепко взял самого большого из них за ухо. Сашка был ниже его ростом, и ему пришлось подниматься чуть ли не на цыпочки. «Слышь, мелкий, это мой брат, и, если ты тронешь его хоть пальцем, я тебе пасть порву». Это звучало грозно, если не знать, что совсем недавно мы смотрели смешной фильм, где главный герой говорил такую фразу. Третьеклашки этого не знали и потому откровенно трусили.
Мама… Мне было бы, наверное, легче, если бы наша семья всегда была собранием уродов. Жили мы совсем не богато, хотя родители пытались работать какое-то время. Помню, как мама ночами, придя с работы со швейной фабрики, шила нам с братом одежку, чтобы «не хуже, чем у других». Я еще не понимал, как ей не надоедает шить с утра до ночи? А потом швейную машинку пропили, и шить мама перестала. Уже будучи взрослым, я однажды увидел, как мать плачет ночью навзрыд. Это был, наверное, последний раз, когда я попытался поговорить с ней.
Мать плакала от жалости к нам с братом, о том, что не смогла быть хорошей матерью, о том, что мы так и не вышли «в люди». Я только разозлился тогда – что плакать над несложившейся судьбой, если сам себя похоронил? Брось пить, а потом рыдай. Презираю такую позицию, тогда так считал и сейчас считаю. Только отчего же тогда так тяжело на сердце? Может быть, можно жалеть и любить, несмотря на презрение?
Я нашарил в темноте сигареты и подошел к окну. Хорошо сейчас вне Зоны. Теплая ночь бабьего лета пахнет полынью и ветром. Сейчас я закурю, и этот чудесный запах пропадет. Зато станет легче. Ядовитый дым опускается в легкие, голова немного очищается от тяжких мыслей. Боль в груди из острой превращается в ноющую, тупую, но так никуда и не уходит.
Внезапно, подчиняясь порыву, я беру телефон и набираю забытый номер.
– Алло, блин. Кто это?
– Скажите, а из Быковых есть кто дома?
– Слышь, хрен, ты на часы смотрел? Сто лет как твоих Быковых тут нет.
– А скажите…
В трубке гудки. А вообще они живы? Далеко отсюда ухает выброс. Что-то незнакомое слышится в раскатах Зоны. Что-то пошло совсем не так. Надо как-то войти в сталкерскую сеть, чтобы понять, что происходит.
Алекс Нейл. Морская пехота США, рядовой
«Отставить». Команда, неожиданно прозвучавшая, когда мы уже стояли в полном вооружении и готовности к выдвижению, стала неожиданностью. Солдаты недоуменно загудели.
– Рот-т-та…
– Это кэп. Ага, заткнулись. Ну и правильно. Вам-то какое дело, это же армия. Скажут сидеть – будем сидеть, скажут лежать – будем лежать.
– Снаряжение и вооружение оставить на плацу. До особой команды ожидать в расположении роты. Командирам взводов отвести людей в казармы.
Пока мы складывали рюкзаки, оружие и разгрузки в аккуратные кучки на влажный после утреннего дождя асфальт, я перебросился парой слов с Марком, капралом нашего отделения. Марк старше меня года на три, но у него уже есть командировка в деплоймент. Вообще он парень не суетливый, надежный и думающий, не то что я, болван черномазый.
– Что-то случилось, Алекс.
– Думаешь?
– Шум слышал ночью, как будто далекий взрыв?
– Нет. А что слушать-то? Ночью спать надо.
– Направят нас внутрь пси-аномалии, только не на тренировку, а на реальное задание.
– Да ладно.
– Если оружие сказали не сдавать – в течение часа снова вызовут, увидишь. А вон смотри.
Возле ворот парка с техникой суетились солдаты.
– Похоже «Хамви» будут выводить. Значит, поедем куда-то не близко. «Хамви» – машинка-то так себе, кстати. В Ираке народу в ней погибло – будь здоров. Сейчас там новая техника, а старье к нам присылают, тут вроде бы спокойнее, считают, что и так сойдет. Так что, рядовой, самое время домой девчонке письмо написать. – Марк ухмыльнулся своей шутке. – Выхожу на задание, с которого, может, не вернусь, ну и так далее.
Впрочем, Марк, как и я, да и как все ребята, верит в американское оружие, в нашу систему подготовки и вообще в то, что мы самые лучшие солдаты в истории мира. По крайней мере, нам так говорят. Час так час. Надо его пережить. Многим солдатам тревожно, Дорну, например, хоть он это и скрывает. А мне вот по фигу. Ну, или почти, если уж честно. Иногда я думаю, что я прирожденный солдат. Сон крепкий, дурных вопросов не задаю, приказы исполняю. А еще я люблю, когда за меня все решили и обо всем подумали. Я так Дорну и сказал, когда он меня снов а начал доставать. Я, конечно, понимаю, ему поболтать охота, нервишки-то у нашего умника шалят.