- Карев явно богатырь и может перетащить сейфы, а Алехин - убежден - никогда.
- А термитный порошок ведь только в лаборатории Алехина, не забывай.
К тому же, содержимое сейфа Сытиной его крайне интересует и даже волнует.
- Может быть ему, что то и нужно было, о чем мы не знаем. Но не письма это точно.
- А что было нужно Кареву? - перебил Арслан.
Из известного нам содержимого, наверняка, ничего, но его кандидатура как подозреваемого более предпочтительна. - Это почему же? - усмехнулся Туйчиев.
У него, по крайней мере, был сейф для подмены. А у Заботина? - Николаи выразительно развел руками. - Что ж, подождем, что скажут эксперты. Ты попроси своего друга Каплуна ускорить дело, - смеясь, предложил Арслан.
- Издеваешься! - прорычал Соснин.
Карев уже заходил к себе в подъезд, когда его окликнул начальник ЖЭКа Хирин. - Павел Афанасьевич, в субботу милости просим на благоустройство и, так сказать, санитарию. Вот такая икебана.
- обязательно. Всей семьей выйдем, - заверил его Карев и хотел пройти в подъезд, но Хирин преградил ему путь.
- Вот вы, человек ученый, скажите, может быть вред от дерева? - Аким Никитич улыбчиво поднял уголки пухлых губ; хитрые глазки, над которыми горели ярко-рыжие ресницы, смотрели не мигая.
- От дерева может быть только польза, - слегка раздражаясь, произнес Карев.
- А вот и нет! - Аким Никитич не скрывал торжества: сейчас он опровергнет кандидата наук. - Вы говорите польза, а вот сосед моего свояка двенадцать лет назад дерево посадил возле дома. Так в прошлом году сын его из кино возвращался, а здесь возьми и налети ураган. Дерево сломалось и на плечо ему - бах. Перелом ключицы. Как в квартире,
- без всякого видимого перехода вдруг спросил Хирин, - тепло?
- Спасибо, нормально. -То-то. В наших домах - Сочи. Такая икебана получается,- закончил Аким Никитич и, наконец, милостиво пропустил Павла Афанасьевича.
… Раздражение, следствие переживании последних дней, накипало и готово было выплеснуться, но отсутствовали объекты. Вот уже битый час Карев бродил по квартире из угла в угол, не находя себе места.
«Хорошо все же, что дома никого нет, а то такие мысли приходят… Интересно, видел Хирин тогда, как я вынимал из почтового ящика конверт? Вечно он крутится где не надо! Ну и что, - успокоил себя Карев, - даже если видел, не рентген же у него в зрачках! И вообще, абсурд! Почему я должен бояться, открывая собственный, а не чужой почтовый ящик… Кстати, куда подевалась Лара? Опять у портнихи, наверно…»
Он сел на тахту, откинул голову и закрыл глаза. Густым белесым туманом наплыло прошлое.
Детство и юность Паши Карева легкими назвать было нельзя. Отец оставил семью, когда мальчику было девять лет. Шли трудные послевоенные годы, жили они под Саратовом, мать уволилась с должности телеграфистки и устроилась мороженщицей. В первый день Пашка съел шесть порции, заболел и навсегда возненавидел это лакомство. А через год водитель полуторки, спасая ставку малышей, которые внезапно выбежали на дорогу из-за угла, вывернул резко руль и заехал на тротуар, где стояла тележка с эскимо.
За осиротевшим мальчиком из большого южного города приехала тетка Вера Петровна, старшая сестра матери, и увезла к себе. Тетка имела комнату без удобств в старой части города, возле громадного и неописуемо красочного восточного базара, неумолчный гул которого врывался в распахнутое окошко, Пашка обалдело смотрел на длинные, нескончаемые ряды, ломившиеся от персиков, винограда, яблок,- земной рай.
Вера Петровна привязалась к племяннику, но относилась к нему строго, не баловала, она преподавала английский в той же школе, где он учился, и каждый вечер проверяла уроки у Паши, который, хотя и проявлял способности, учился без энтузиазма. Он обожал принимать участие в различных кружках, организации вечеров, слетов, в общем, горел на общественном огне. Учителя знали: Карев из категории незаменимых, всегда занят, работает на школьную «фирму», и нередко снисходительно относились к его отсутствию на уроках или не всегда уверенным ответам у доски. Веру Петровну удивляло Пашкино умение ладить с детьми, он никогда ни с кем не ругался, не дрался, не приходил домой в порванной рубахе. Она называла его «розовый мальчик». «Ты - мои розовый мальчик», -хвалила она Пашку, но в душе иногда удивлялась: неужели так и проедет его детство без обязательного мальчишечьего атрибута - расквашенного носа? Ну что ж, дай бог. Береженого бог бережет…