Я сделал многозначительную паузу. Я видел, как загорелись Данькины глаза. Он засыпал меня миллионом вопросов о фирме, размере, количестве мануалов, клавиш педальной клавиатуры, диапазоне, звучании. Я и на половину из них не мог ответить. Заметил только, что Отто может трепаться об этом часами.
– Это и есть мой подарок тебе, – жутко смущаясь, объявил я.
– Орган? – недоуменно уточнил он.
– Не совсем. – Я достал из сумки Аэрофлотовский конверт. – Это подарочный сертификат на приобретение авиабилетов. Здесь хватит для тебя и для Петра Алексеевича. Я очень надеюсь, что вы им воспользуетесь.
Данька не удержался, сунул любопытный нос в конверт и поднял на меня глаза.
– Тим… Я не могу это принять. Это… слишком дорого.
– Для меня – не слишком. Для меня дорог ты, и я очень хочу что-нибудь для тебя сделать. Что-нибудь важное. Как ты когда-то сделал для меня.
– Что я для тебя сделал? – удивился он.
– Научил меня быть самим собой. Неважно, – отмахнулся я, видя, что он не понимает.
– Я не знаю, что ты имеешь в виду, но точно могу сказать, что мне это ничего не стоило. Это не равноценный подарок.
– Тебе не обязательно принимать решение прямо сейчас. Сертификат действителен в течение года. Я все равно оставлю его здесь. Если решишься, в конверте визитка с моими координатами. Если нет, деньги вернутся на мой счет через год.
Данька растерянно крутил в руках содержимое конверта.
– Я не понимаю… Зачем тебе это?
Я улыбнулся.
– Что, в самом деле не понимаешь?
– Нет. Я наговорил тебе всяких гадостей тогда. Я думал, ты должен меня ненавидеть.
– Ненавидеть? – удивился я. – Как я мог тебя ненавидеть? Разве Петр Алексеевич ничего тебе не говорил?
– О чем?
– Я встречался с тобой не ради оценки. Я любил тебя, Дань. И, может быть, до сих пор люблю. – Вот он, момент истины. Я должен был сказать это 5 лет назад. Я должен был каждый день доказывать это. – И я никогда не смогу тебя возненавидеть. Даже когда ты мне все это говорил, я чувствовал только, что теряю тебя с каждым твоим словом и что мне больно от этого. А потом была тоска, и я глушил ее, заполняя свою тетрадку. Тетрадь – это… Неважно. Может, когда-нибудь расскажу. А потом работа по 15 часов в сутки, потому что я хотел стать если не равным тебе, то хотя бы достойным тебя. И я хранил воспоминания о тебе, как Скупой рыцарь, не пускал в них никого и наслаждался в одиночестве. И все это время во мне жила надежда, что однажды я верну тебя. Но ненависти не было никогда.
– Тим… – Данька опустил голову на скрещенные руки. – Зачем ты мне все это говоришь? Давай сделаем вид, что я ничего не слышал.
– Нет, Дань. Я сказал. А ты услышал. Я не повторю ошибки пятилетней давности.
– Я не знаю, что ответить, Тим. Мне очень жаль, но… Это не взаимно.
– Это уже не важно. Я очень благодарен тебе. И Петру Алексеевичу тоже. Если бы вы не появились в моей жизни и не перевернули ее с ног на голову, я бы никогда не выбрался из той клоаки, в которой тогда находился, даже не понимая этого. Сидел бы сейчас и пил водку с Коляном.
– Кто такой Колян?
– Не знаю. В этой жизни его нет. А в ту я больше не вернусь. Ты сам же его и придумал, когда рисовал мне мое будущее. "Сидишь и ждешь Коляна, который принесет опохмелиться".
– Я так сказал? – Данька улыбнулся своими ямочками солнечно и задорно. – Я этого не помню.
– Зато я прекрасно помню. Этот Колян мне разве что в кошмарах не являлся, а наяву просто преследовал. Если я когда-нибудь стану шизофреником, то именно он будет моим воображаемым другом. Я делал что-то и каждый раз прикидывал – приближает это меня к Коляну или, наоборот, отдаляет. Ну и, конечно, все, что приближало к Коляну, отдаляло от тебя. У меня был прекрасный стимул держаться от него подальше.
– Тим… Ты должен понять. Ничто не приближает тебя ко мне. Я не могу ответить тебе взаимностью, потому что… – Раздался скрежет ключа в замке, а затем скрип открываемой двери. Данька, мне показалось, вздохнул с облегчением. – Так даже лучше.