Коляску Петра Алексеевича вкатил в кухню мужчина лет 30-ти.
– У нас гость, – сообщил им Данька то, что они и сами уже видели.
Петр Алексеевич не сразу меня узнал, это и понятно, столько лет и столько работы над собой. Но через несколько секунд его лицо засветилось улыбкой, и он подался мне навстречу. Данька, тем временем, представил нас с мужчиной друг другу, демонстративно прижимаясь щекой к его плечу. Его звали Олег, и он смотрел на меня не то чтобы недружелюбно, но немного настороженно, не зная, чего ожидать. Мы втроем пожали друг другу руки.
– Тим был папиным студентом, – сообщил Данька Олегу. И никаких "тот самый Тим" или "помнишь, я рассказывал", меня явно не существовало в их жизни.
Я не знаю, почему я решил, что он окажется одинок. Ведь для него время тоже не стояло на месте. А может, я и не решал ничего, просто боялся об этом подумать – что будет, если в его жизни появится мужчина, действительно любимый мужчина, а не временный его заменитель, каким был я. Нет, я не рассчитывал, что он падет к моим ногам, как только меня увидит, такого обновленного и великолепного. Я намеревался постепенно завоевывать его доверие. Но почему-то в эти завоевательские планы совершенно не входили посторонние люди разной степени вовлеченности. Да это и понятно, математик из меня всегда был хреновый, я учитывал только известные переменные.
– Ты готов, солнце? – между тем, поинтересовался Олег, слегка Даньку приобнимая.
– Ага.
Он виновато взглянул на меня. А я позавидовал и пожалел, что сам не называл его так, ведь Данька всегда был для меня моим личным Солнцем.
– Мне нужно идти. Я очень рад был тебя повидать, Тим. И очень рад, что у тебя все в порядке.
Я по второму разу пересказал Петру Алексеевичу историю своей заграничной жизни. Только дополнил ее еще одной частью, которая для Даньки не предназначалась.
– Я не уверен, может быть, ничего и не получится, но попытаться стоит. Это очень хорошая клиника, и они многих людей поставили на ноги. Если Вы просто пройдете обследование, хуже ведь не будет, правда? А если они согласятся на операцию, тогда уже и будем дальше думать. – Я показал ему Аэрофлотовский сертификат и объяснил, как им пользоваться. – В любом случае, даже если ничего не получится, Вы просто побываете в Германии, культурную программу я обеспечу. Я уже столько групп провел, для меня это никакого труда не составит, а лично для Вас что-то сделать только в радость будет. А если Данька не захочет поехать, тоже не проблема, я Вас встречу, у нас там все оборудовано для людей с ограниченными возможностями.
– Почему вдруг он не захочет?
– Я не знаю, как объяснить… Это очень тонкий момент. Он ради Вас на все готов, но он может подумать, что я его этим покупаю. А это не так. Я правда хочу Вам помочь независимо от моих чувств к нему.
– Я думаю, он достаточно зрелый человек, чтобы это все разграничить.
– Так Вы согласны?
– Тимофей, мальчик мой, – насмешливо проговорил он. – В моем положении только дурак откажется от даже призрачной надежды на какие-то хотя бы самые минимальные изменения. Для меня и костыли будут глобальным шагом вперед.
– Здорово. Я пришлю Вам список необходимых документов и переведу их на немецкий. Только не проходите здесь обследования и не сдавайте анализы, смысла нет, они все равно затребуют свои, не доверяют нашим клиникам.
Я был счастлив, что хотя бы это у меня получилось. Долги нужно отдавать, а я считал себя в долгу перед этим человеком. Ведь именно его безумная идея стала для меня точкой отсчета, которая подарила мне любовь и изменила меня самого. Больше меня здесь ничто не задерживало, пора было уходить. Где-то на другом конце города меня ждал Димка, за это время он женился и завел сына. Нужно было еще заехать в гостиницу за подарками и в магазин за выпивкой и закусками.
– Домой торопишься? – спросил Петр Алексеевич, увидев, что я поглядываю на часы.
– Нет. Домой завтра. А может и послезавтра. Не тянет меня туда совсем.
– Почему?
Я задумался.
– Как бы так в двух словах сказать… Много причин. Вот Даньке нравятся мужчины, а не женщины. Как так получилось, что Вы это приняли? Меня всегда этот вопрос интересовал.
– Ну тут все просто. Он первым меня принял. Мы с ним оба такие… калечные. Отличаемся от большинства. И он первым не отвернулся от меня, безногого, еще когда совсем мальчишкой был. Всегда меня поддерживал. И всегда давал понять, что он рядом и будет рядом всегда. Особенно, когда Алена ушла, ему тяжело было. Умом он понимал, что сердцу не прикажешь, но ему все равно это предательством казалось. Хотя она ушла вовсе не потому, что я инвалид и ей противно было или что-то в этом роде. Просто она другого полюбила. Трудно найти оправдание человеку, который бросает своих близких в болезни. В здравии-то не все находят.