По окончании учебного времени я быстро аппарировал домой и, совершив все необходимые вечерние манипуляции, сидел в кресле в комнате профессора, делал вид, что читаю, а сам размышлял о, так сказать, превратностях судьбы. Так это всё странно, ещё год назад кто бы мне сказал, что у нас с Роном могут быть какие-то недомолвки и обиды! Даже во времена, когда мы искали эти чертовы крестражи, и он, разозлившись, ушел из палатки, я понимал, что всему виной не сам Рыжий, а медальон, который был на нем слишком долго. А сейчас… Никакого медальона на нём не было, сейчас обижался и злился именно он, Рон Уизли.
И кто бы мне сказал, что профессор Снейп, мой почти враг, будет жить тут, в моём доме, доставшемся мне от человека, которого он ненавидел, да ещё к тому же я увижу, как он улыбается. Улыбается мне! Вот уж действительно — судьба полна сюрпризов! Как всё-таки жаль, что ему так трудно говорить, практически невозможно! Я радовался тому, что между нами что-то потеплело. Эта вчерашняя его улыбка. Странно, она и радовала меня и настораживала одновременно. Всё-таки я помнил, что это профессор Снейп, а не кто-то другой. Он служил Дамблдору и Волдеморту. Причём одновременно.
— Как жаль, что Вы не можете рассказать мне… — сказал я, глядя на него.
Я уже привык разговаривать с ним и поэтому иногда даже сам не замечал, что проговаривал мысленно, а что вслух. Тут же спохватился, а потом продолжил. Даже если он мне не скажет ничего — что же, ладно, я-то могу ему сказать.
— Моя мама. Вы знали её, Вы любили её. Мне все говорят, что она спасла меня, пожертвовала своей жизнью ради меня. Мне часто рассказывали об отце, но почти никто не говорил о том, какой была она, моя мама. Только в ваших воспоминаниях я смог увидеть её.
Я не смотрел ему в лицо, потому что отчего-то стеснялся. Я подошёл к окну, и оказался к нему спиной, просто ощущал его присутствие, слышал, как он дышит. Так было проще, было чувство, что я говорю сам с собой, и неловкость постепенно исчезала.
— Просто, понимаете, я бы хотел узнать её, узнать ПРО неё - каким человеком она была, что любила, а что не очень. И каким был мой отец. Не то, какими они были героями, а то, каким они были людьми, понимаете? Чтобы сохранить это в памяти.
За окном чернильной темнотой сгущались сумерки. Конечно, я не помнил ни свою маму, ни своего отца, как ни пытался вспомнить. Я был тогда ещё слишком мал. То, что изредка рассказывала о них тётя Петуния — не в счёт, потому что говорила она полную ерунду, а Сириуса мне так и не удалось расспросить. Какая причуда судьбы — даже тот, кто может мне рассказать о них сейчас, не в состоянии говорить.
— Она была идиоткой, Поттер, — услышал я глухой скрипящий шёпот.
— Что? — я мгновенно обернулся. — Что?!
Его слова были настолько невероятными и дикими, что мне показалось, что я просто ослышался.
— Ваша мать была полной дурой, Поттер, — снова сказал он, прижимая к расползающейся ране белые пальцы, — совершенно никчемной, как и Вы.
Я смотрел на него и ничего не мог сказать. Я просто не мог поверить в то, что слышу это. Этого просто не могло быть. Мне вдруг вспомнился вчерашний вечер и то, как он улыбался. Неужели это один и тот же человек?
— Но… Но я видел ваши воспоминания, профессор, я же видел… Вы же любили её, зачем… Зачем вы сейчас говорите это мне? — голос отказывался мне служить, и я шептал, так же, как он.
— Я легилимент, мистер Поттер, — его рот скривился в саркастической усмешке, — я могу создать любые воспоминания, какие захочу. Это не сложно. Неужели вы до сих пор не догадались? Конечно, куда вам! Такой же бестолковый, как ваша матушка.
В его словах было столько презрения и брезгливости, словно он говорил о склизкой жабе. Ни капли любви.
Меня затрясло. Просто затрясло крупной дрожью. И перехватило дыхание. Воздух вдруг стал таким невозможно густым и сухим, что я никак не мог протолкнуть его в лёгкие. Мой мир разбивался на осколки, и мне не хватало воздуха, чтобы это пережить.
— Не может быть! Этого просто не может быть, — я выкрикивал эти слова прямо ему в лицо, — это ложь! Не знаю, зачем вы все это говорите, но это не может быть правдой.
Он смотрел на меня безжалостными чёрными глазами, в которых было только презрение, только ненависть.
И я почувствовал, как во мне откуда-то с пяток поднимается горячая волна. Сметающая, ослепляющая ярость колотилась во мне, стремясь выплеснуться.
Я мгновенно выхватил палочку и нацелил её на Снейпа:
— Говори.
— Что ещё вы хотите узнать, мистер Поттер? — подчёркнуто холодно прохрипел он.
Сейчас он зажимал своё горло уже двумя руками, и я видел, как из-под его пальцев, которые и так были все в крови, на простыню и подушку падают тягучие тёмные кляксы. Но мне было всё равно.
— Почему ты это сделал? — обратился я к нему, не очень понимая, о чём конкретно спрашиваю, даже не замечая, что перешёл на «ты», не думая о том, что каждый мой вопрос, на который он вынужден отвечать, заставляет его горло кровоточить.
— И снова не понятно? — он изобразил тяжкий вздох и возвёл глаза к потолку, — чтобы убедить Дамблдора, тебя и весь мир в собственной невиновности. Ведь это так просто. Я любил твою мать, но потом она предпочла мне этого идиота Поттера, твоего папашу, который даже не смог её защитить! И тогда я понял, что…
Он задыхался, кровь струилась из его раны, заливая постель, он становился бледнее и слабее, но мне было наплевать. Я взмахнул палочкой, наложил обезболивающее только для того, чтобы он мог договорить начатое.
— Ну! — холодно кивнул я. — Бросьте, профессор, вам уже не больно.
Он едва заметно ухмыльнулся:
— Спасибо, мистер Поттер, вы так заботливы!
— Ну! — уже гаркнул я, теряя терпение.
— И тогда я понял, мистер Поттер, что ваша мать просто дура, которая меня не стоит. Так что, если вы хотели знать, какая она была — он зашёлся в скрипучем кашле, на его губах появились кровавые пузыри.
Я стоял с нацеленной на него палочкой, уже готовый произнести два коротких слова. Вибрация моей магии сейчас была именно такой. Я понял, что я легко могу убить его, произнести «Аваду» и заставить его, наконец, замолчать. Но отчего-то я всё равно медлил…
А он смотрел на меня с холодным любопытством, с его этой вечной презрительной гримасой.
— Давай! — почти выкрикнул он, — давай же!
Ярость белой пеленой застила мне глаза, но… Я не мог! Я снова не мог его убить. Я зарычал и с силой пнул его кровать, бросил свою палочку на пол.
— Слабак, — едва слышно прошептал Снейп, бледнея и теряя сознание.
Я выскочил на улицу. Вихрь аппарации вынес меня куда-то в центр маггловского Лондона. Я шёл по людным улицам, не замечая прохожих, не понимая, куда и зачем я иду, просто старался дышать. Мысли колотились в моей голове, как в клетке. Я всё ещё не мог поверить в то, что он говорит правду. Он легилимент и мог выдумать все эти воспоминания? Но зачем? Ах, да, чтобы оказаться невиновным. Значит, он был настоящим приспешником Тёмного Лорда? Но тогда зачем, например, он послал своего Патронуса указать мне на меч Гриффиндора? Ведь это не было просто воспоминанием, это было реальностью. И, ведь если он служил Волдеморту, почему не убил меня? У него было масса шансов сделать это. Особенно если я сын той самой Лили, которую он сейчас обозвал дурой.
Я пытался успокоиться, но ничего не получалось. Мысли беспорядочным вихрем крутились у меня в голове, обгоняя и сбивая друг друга. Вопросов было так много, а ответов так мало. И тот, кто реально мог мне их дать, лежал сейчас в моём доме на Гриммо, истекая кровью.
Я поднял голову и увидел, что иду по какому-то парку, вокруг темно и тепло, надо мной почти чистое звёздное небо, что для Лондона большая редкость. Как-то сразу и мгновенно я ощутил такую усталость и пустоту, что у меня попросту подкосились колени. Я опустился на землю и сел, прислонившись к дереву. Достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и буквально раскрошил её в пальцах. Достал ещё одну и прикурил, нервно, глубоко затягиваясь, заходясь в кашле.