— Доброе утро, профессор Снейп! Сейчас, секунду потерпите, — взмах палочки, короткое слово, — ну как, лучше?
Он открыл глаза, исподволь с любопытством разглядывая меня, одна его бровь поползла вверх.
— Да, я вижу, что лучше, — спокойно сказал я, заметив выражение его лица. — тогда предлагаю ещё пару часов поспать.
И ушёл. И тут же бухнулся в постель.
С того самого дня я стал с ним разговаривать, практически постоянно. Я желал ему доброго утра и спокойной ночи, спрашивал, не горячая ли еда, не перестарался ли я с согревающими чарами, просто болтал с ним, несмотря на то, что он мне ничего не отвечал. Я стал просыпаться не в шесть часов, а в пять, потому что видел, что к шести утра он просто, сцепив зубы, терпит боль, которая грызёт его тело, но при этом сам упорно не просит о помощи. Мне достаточно было его мимолётного благодарного взгляда, который тут же сменился облегчением и практически моментально опять превратился в безразличную маску, когда я впервые зашёл в его комнату не в шесть, а в пять утра. Его выдали глаза — буквально на миг, но я ликовал! И он это заметил… И с деланным безразличием медленно смежил веки.
А потом я стал ему читать. Не то, чтобы что-то специальное, просто мне нужно было сделать очередное домашнее задание, а для этого необходимо было прочесть пару параграфов скучнейшего текста. Несколько раз я честно начинал, но, не дойдя даже до середины, отвлекался на что-то постороннее. Повторив эту процедуру раз пять, я понял, что так дело не пойдёт, надо с этим что-то делать. И тут меня осенило — если я буду читать эту белиберду вслух, да ещё своему бывшему хогвартскому преподавателю, тут уж мне будет не отвертеться. Всё прочту, и вызубрю наизусть как миленький. В Хогвартсе профессор Снейп всегда действовал на меня дисциплинирующе, мягко говоря.
И я зашёл в его комнату со словами:
— Мне тут выучить кое-что нужно, я вам почитаю, профессор Снейп, ладно? Вы уж потерпите? А то мне одному никак не справиться.
И не дожидаясь хоть какой-то реакции c его стороны, я открыл учебник по истории боевой магии и начал сыпать датами и событиями, которые мне предстояло запомнить. Я настолько вошёл во вкус, что и не заметил, как стал произносить фразы за молчащего профессора Снейпа, почти копируя его интонации:
— Повторите ещё раз, Поттер.
— Да-да, обязательно, — отвечал я сам себе и начинал читать сначала.
— Вы сбиваетесь уже на третьей дате. Неужели так сложно запомнить? — говорил я гнусавым голосом.
— Простите, профессор, я недостаточно сосредоточился. Позволите попробовать еще раз?
И принимался перечитывать вслух то место, которое необходимо было запомнить. С датами и событиями.
— Остановитесь, Поттер, и повторите ещё раз. Медленно. У вас просто каша в голове, — передразнивал я профессора.
И вдруг посмотрел на него. Почти случайно. Он улыбался! О, Мерлин! Профессор Снейп, мой злобный хогвартский учитель, улыбался! Я остолбенел. Просто тупо уставился на него. И даже, кажется, рот открыл от удивления. У него оказалась совершенно тёплая и обаятельная улыбка! Видел ли я, чтобы он улыбался когда-нибудь раньше? Нет, кажется, мне этого не припомнить. Я подскочил к его кровати, отложив в сторону многострадальный учебник:
— Мистер Снейп, вы себя хорошо чувствуете? Наложить обезболивающее?
Он едва заметно покачал головой, потом неожиданно поднёс руку к горлу, зажал его и произнёс тихим хриплым шёпотом:
— Получается просто прекрасно!
И снова улыбнулся.
Я тут же залился краской:
— Простите, профессор Снейп, я совершенно случайно. Просто я, кажется, вошёл в раж. Я не буду.
— Ничего, продолжайте, — снова хрип… И медленно расползающееся красное пятно на повязке.
Я быстро взмахнул палочкой и произнёс очищающее, без всяких укоризненных взглядов и рассказов о том, что говорить ему нельзя. Он и так это прекрасно знает. Снова… Этот его мимолётный, совершенно открытый благодарный взгляд, улыбка. И это были первые слова, произнесенные Снейпом за те две с небольшим недели, которые он провел рядом со мной в моем доме. Я был рад, и ободрённый его радушием, продолжил. И, конечно же, я прекрасно всё выучил.
На следующий день на занятиях, выдавая имена, даты и события, как из справочника, я вспоминал вчерашний тёплый вечер, не обращая внимание на недоумённые взгляды Рона, которые тот бросал на меня по мере того, как я чётко отвечал на все вопросы удивлённого преподавателя, даже и не думая сбиваться.
— Гарри, что с тобой такое творится? Ты не заболел? — подначивал меня Рыжий в перерыве между занятиями, когда мы вышли покурить и сели на скамейки, стоящие возле здания аврората.
— Да, нет, Рон, я совершенно здоров. Что, уже и подготовиться к предмету нельзя? — в тон ему ответил я.
— Я не только об этом, — мой друг на меня смотрел очень внимательно, — ты уже пару недель никуда не ходишь, ни на какие вечеринки и приёмы, раньше-то ведь тебя было за уши не оттащить. А сейчас — нет, даже когда я зову, или Герми настаивает. Всё ссылаешься на странные и загадочные «свои дела». Учиться вот начал ни с того, ни с сего.
— Ну, да, кто бы говорил — я был удивлён его заявлением, потому что Рон в последнее время просто головы не поднимал от книг.
— Я-то ладно. Знаешь, до меня вдруг дошло, что, если я не хочу, как батюшка, просто просиживать штаны в министерстве, а хочу хоть чего-то добиться, то должен учиться. Сам же знаешь, что умом я не особо блещу, поэтому приходится брать задницей.
— В смысле, задницей? — не понял я, подумав о чем-то почти непристойном.
— В том смысле, что сажать эту самую задницу на библиотечный стул, читать, запоминать и высиживать, пока до головы не дойдёт вся нужная информация, — терпеливо пояснил мне Рон. — поэтому я и говорю, что я-то ладно, а ты? Тебе ведь всегда многое давалось легко, да и к тому же ты — Гарри Поттер!
— Ну и что? — резонно возразил я, — что мне, теперь ничего не делать? Не думаю, что я всегда буду «золотым мальчиком», победившим Тёмного Лорда. Когда-то же это закончится. Да и не хочу я. Ты, между прочим тоже герой войны, сам Рональд Уизли — я хохотнул и толкнул его в бок.
Рыжий тоже начал смеяться, кривляясь, изображая памятник самому себе, ну, и мне заодно.
— Так, ты давай, не увиливай, рассказывай, что у тебя происходит, — успокоившись, он вновь вернулся к разговору.
А я не знал, что ему сказать. Несмотря на то, что мы с ним с детства были близки, я не хотел рассказывать ему о том, что сейчас в моем доме живет наш бывший преподаватель зельеварения. И уж тем более не хотел обсуждать, в качестве кого и в каком состоянии. И врать тоже совершенно не хотел. Поэтому я мялся и мямлил что-то маловразумительное. И, Рон это, разумеется, заметил:
— Не хочешь мне рассказывать? — сухо сказал он. — так не рассказывай, не клещами же из тебя тащить, - сделал вид, что ему вообще-то и не очень-то и хотелось, и безразлично, но я понимал, что он обижен.
— Прости, Рон, не могу я тебе сказать. Пока, во всяком случае. Просто не могу, а врать не хочу, — и я пытался поймать его взгляд, но он уже не смотрел на меня, щелчком выбил окурок из пальцев, направляя в рядом стоящее мусорное ведро, деланно легко поднялся со скамейки, нарочито потянулся, изображая крайнюю степень скуки.
— Ладно, пошли дальше учиться, что уж с тобой делать, — кивнул он, не глядя на меня, и мы вернулись в аврорат.
Но он обиделся. Впервые по-настоящему, по-взрослому. Раньше, когда мы были детьми, у нас не было секретов друг от друга. Мы всем делились. Даже в голову такое не приходило — что-то скрывать от Рона или Гермионы. Потому что — как иначе — они были всегда рядом, всегда готовы подставить своё плечо, как и я для них. Да, мы периодически ссорились, ругались, обижались друг на друга, но тайны… А тут вдруг! Мы как-то совершенно незаметно повзрослели. И вместо троицы «мы» всё больше становились отдельными людьми, каждый со своей жизнью. И нам приходилось учиться дружить заново, оставлять друг другу свободу и личное пространство. Получится ли? Я не знал. И мне было жаль. Но при этом я всё-таки не собирался рассказывать Рону то, чего не хотел. Даже не смотря на его обиду.