— Котыбр!
Судя по улыбкам, все разделяли мои чувства. А уж когда показался знакомый забор из серых железобетонных плит, причем как раз начало темнеть, Аспирин плотоядно захехекал и сказал, потирая руки:
— Тут-то славно мы с вами пожрем и заночуем, чуваки-и!
Но вначале мы грамотно просочились на территорию горючесмазочной базы. Там было пусто — то есть ни брата-сталкера, ни мутантов. Вдоль забора по-прежнему стоял ряд небольших цистерн на кирпичных фундаментах. С виду цистерны были целые, только одна прошита автоматной очередью. Я никогда не интересовался, что у них внутри: тут как с танком, закрыт люк — и черт с ним, пусть там даже тайник чей-то, полный хабара.
Посередине огороженного забором двора стоял небольшой домик из все тех же железобетонных конструкций, с выбитыми сто лет назад окнами, но вполне пригодный для ночлега. Мусора, правда, там накопилось прилично — пустые консервные банки, битые бутылки, обертки от индивидуальных пакетов и сухпайка, чьи-то обглоданные кости, на человечьи не похожие, ржавый автоматный рожок, окурки, рваный ботинок… Какая-то сволочь даже нагадила в углу на гравийный пол — слава богу, дерьмо уже мумифицировалось и не воняло. Убирать, короче, не пришлось.
Рассудив, что сейчас — моя очередь патрулировать окрестности, я поручил Аспирину приготовить ужин, чем он радостно и занялся. Умаявшийся и нахватавшийся впечатлений профессор сидел на стопочке кирпичей и массировал икры — а то, это ему не трусцой по гаревой дорожке в городском парке, а по пересеченной местности в полной… ну, не в полной, на нем-то не так, как на нас, навешано, но в какой-никакой выкладке.
Я еще раз взглянул на эту идиллию, проверил автомат и вышел наружу.
ПДА молчал. Стемнело еще больше. В Зоне со светом и тьмой вообще происходят довольно интересные вещи — вот Мутабор божился и клялся, что один раз он шарился в районе элеватора, заночевал там, а ночи так и не наступило. Я такого не видел, врать не стану, но вот темнеет тут иногда определенно совсем не так, как за Периметром. Как будто лампочку выключили. Сейчас, впрочем, сумерки были как сумерки, вполне адекватные.
Я неторопливо прошелся между цистернами, оглянулся не окна домика, в которых трепетали всполохи разведенного костерка. Тихо, уютно. Где-то, гадом буду, даже запела вечерня* птица — а ведь я, кроме ворон, тут птиц не видел… Или не птица? Может, это наш сегодняшний новый знакомец, погонщик кровососов, так распевает?
Кстати, вот и имя — погонщик. Если никто до меня другое не зарезервирует, введу в обиход. Разумеется, коли он тут не одиь такой был.
С такими мыслями я поправил автомат и расстегнул ширинку, чтобы знатно окропить фундамент ближней цистерны. И хорошо, что расстегнул, иначе намочил бы портки. Потому чтс прямо у меня над головой глухо каркнуло:
— Абанамат!
Глава восьмая
Абанамат
Я медленно повернулся и столь же медленно посмотрел вверх. На ближней цистерне скорчилась черная бесформенная тень, не шевелясь и едва выделяясь на фоне низких облаков, подсвеченных не видной за ними луной.
— Абанамат! — громко повторила черная тень и спрыгнула с цистерны вниз. — Эхе-хе, Упырь… Таки взял я тебя за твою черную жопу.
Так сказал Квазиморда, поправляя съезжавшую на сторон челюсть.
Когда-то его звали Квазимодо, но сложное — французское, что ли — слово быстро преобразовалось в более привычную конструкцию, а за глаза величали так и вовсе Козья Морда. Впрочем, Квазиморда не обижался, потому что видел себя в зеркале.
Не знаю, каким он был раньше, в нормальной жизни, но после «карусели» Квазиморда стал таким. Перекрученным, хромым, с ногами и руками разной длины, с перекошенным асимметричным черепом и челюстью, которая из-за этой асимметрии постоянно выскакивала из суставов с неприятным щелчком… Его можно было легко принять за мутанта, что я вполне мог сделать только что, когда он со своим «Абанамат!» прикидывался псевдоплотью.
— Привет, брат, — буркнул я.
— Не брат ты мне, гнида черножопая, — захихикал Квазиморда.
— Придурок, — сказал я шутнику. — Я ведь тебя и застрелить мог.
— Вянет лист, проходит лето, иней серебрится. Юнкер Шмидтиз пистолета хочет застрелиться, — загадочно произнес Квазиморда. Он был крайне начитанным и умным человеком, но о его прошлом никто ничего не знал. — Я бы тебя мог еще раньше прикончить, но уж больно жрать хочу.