Чейз пригнулся у подоконника, повернувшись к улице, чтобы видеть любое движение снаружи.
— Пойдем посмотрим, — прошептала я.
Он поразмыслил над этим, но покачал головой.
— Подождем. Если там кто-то есть, мы увидим признаки их присутствия.
Спорить с ним было бессмысленно.
Шли минуты. Пока я смотрела в окно, Чейз обрывал паутину. С болью сожаления я вспомнила, какой была его комната, когда мы были детьми. Разбросанная по полу одежда. Пустые банки из-под колы под двуспальной кроватью. На тумбочке — емкость для жуков, которых он умудрялся пронести мимо мамы. Он был таким мальчишкой.
Треск! Я на автомате упала на колени, но в комнате был лишь Чейз, который отрывал от пола доску, прятавшуюся под надрезанным лоскутом ковра возле угла шкафа.
— Что ты делаешь?
Он посветил фонариком на небольшую деревянную коробку, вдвое меньше обувной. Когда Чейз дунул на нее, в воздух поднялась пыль.
— Перед тем как меня призвали, я кое-что здесь припрятал, — пояснил он.
Одним глазом следя за темным окном, я смотрела, как Чейз отодвинул скрипнувшую крышку и пальцем пошевелил содержимое коробки. Затем достал школьную фотографию симпатичной девочки-метиски с иссиня-черными волосами до подбородка. Его сестра Рейчел в старшей школе. Заинтригованная, я опустилась на пол рядом с Чейзом, все еще прислушиваясь к тому, что происходило на улице. Внезапно меня окатило ощущение, что мы уже делали это раньше: сидели с фонариком над спрятанными сокровищами и старались не попасться.
Чейз перебирал остальную часть своего клада: сорок долларов наличными, игрушечная машинка со вмятинами, пара бейсбольных карточек довоенных команд, свадебная фотография его родителей, сложенная пополам. Изображение было настолько истрепавшимся, что едва не разваливалось по линии сгиба.
Что-то встрепенулось внутри меня. Я подумала о своих письмах, которые он так долго носил с собой в рюкзаке. У него было немного, но эта небольшая коллекция воспоминаний помогала ему держаться. Это было так трогательно и обладало огромным глубинным смыслом: даже такие мелочи могут столько значить для него.
Что напоминало мне о доме? О маме? О Бет, которая спала в своей постели в паре кварталов отсюда? Все, что у меня было, — это глупая подвеска, которая якобы защищала меня. И даже она на самом деле мне не принадлежала. Внезапно Чейз, со всеми его потерями, показался невероятно богатым.
Коробка накренилась, и по ее дну прокатилось что-то металлическое. Чейз взял это в руку. Крошечный ободок на его широкой мозолистой ладони. Плетеное серебро, держащее черный камешек, темный, как глаза Чейза.
Обручальное кольцо его матери.
— Может, тебе стоило бы поменять твое на это, — предложил он. Его голос прозвучал слегка натянуто. Он слишком сильно старался говорить небрежно.
Я хватала ртом воздух, но в горле образовался комок, который я не могла сглотнуть. Я нервно крутила кольцо, которое он украл для меня на ферме Лофтонов. Я носила его как прикрытие: существовали Статьи о незамужних девушках, которых заставали наедине с мужчинами. МН называла это неприличным поведением. Скандальным. Как использование лака для ногтей, краски для волос и других контрабандных вещей, которые Вторая статья именовала аморальными. Но если я надену обручальное кольцо матери Чейза, это будет не просто для моей безопасности. Это будет и по другим причинам.
В одно мгновение на меня обрушились два воспоминания. Одно: образ, как целовались мама и папа Чейза. Я была достаточно мала, чтобы с криками убежать, и достаточно взрослой, чтобы задаваться вопросом, что это такое.
Другое: как я стояла в очереди в ломбарде, чтобы заложить обручальное кольцо мамы.
Мы оба потеряли семьи. И точно так же сами можем погибнуть в любой момент. Наше время уже было заимствованным. Что, если его поймают? Казнят? Что, если он просто исчезнет?
Я встала, глядя куда угодно, но не на него. Ладонью я с силой растерла давление в груди.
— Не то чтобы это что-то значило по-настоящему. — Он почесал голову и сухо посмеялся, но его глаза были темными и задумчивыми.
Моя рука повисла.
— Не по-настоящему?
Он пожал плечами с наигранной беззаботностью.
— Мы даже не полноправные граждане. У моих родителей было не так. Я просто говорю, что это будет не по-настоящему, и все. — Он снова посмеялся. — Забудь, что я что-то сказал.
Но я не хотела забывать. Меня охватила глубокая ноющая боль, желание чего-то большего. Будущего с ним, будущего, которое мерцало вдалеке, как мираж.
Я остановила его, когда он собирался сунуть кольцо в карман. Меня не заботило, считала ли меня МН полноправным гражданином и признавала ли наши отношения. Сейчас мы принадлежали друг другу, и значение имело только то, что мы знали это.
Я потянулась у его кулаку, сжатому поверх кольца его матери, и поднесла его пальцы к губам. Затем я нежно поцеловала внутреннюю сторону его запястья. Темп его дыхания изменился — ускорился.
— А это — по-настоящему?
Он кивнул.
— Тогда какая разница, кто что говорит?
На его лице появилась теплая улыбка облегчения.
— Однажды, — пообещал он.
Однако вместо того чтобы продолжить, выражение его лица посерьезнело и он положил кольцо в карман. На мгновение я почувствовала себя униженной, но затем увидела, что его взгляд сосредоточен на чем-то за моей спиной.
— У нас гости, — тихо сказал он.
Я обернулась к окну и пригнулась, заметив темную фигуру. Кто-то только что вошел? Или они были внутри все это время?
— Шон? — прошептала я.
— Слишком маленькая.
— Слишком маленькая для мужчины? — уточнила я. Чейз не ответил.
Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди. В тот миг я поверила, что она там. Я чувствовала ее, всего в нескольких футах от себя. Через несколько секунд я снова обрету ее.
— Мы идем.
Он не смог сказать "нет", потому что сейчас ему тоже надо было узнать.
— Я могу вскрыть замок на задней двери, — сказал он.
— Меня не волнует, даже если ты бросишь камень в чертово окно, — сказала я, несмотря на то что Чейз шикнул на меня. — Я иду в дом прямо сейчас.
Он положил ладонь на мою руку, желая успокоить, и я заставила себя сделать глубокий вдох.
Мы выскользнули на задний дворик. Чейз запирал дверь, в то время как я подпрыгивала на месте. Он не стал тратить время на прощание. Это всего лишь дом. "Всего лишь место" — так он сказал.
Мы вышли через боковую калитку и как можно тише прокрались по лужайке, разделяющей два наших дома. Стараясь не попадать в лунный свет и ступать с пятки на носок, чтобы издавать как можно меньше шума, мы проскользнули вдоль дома, пересекли мой задний дворик и остановились на ступеньке, которая вела в кухню.
Мой дом. Мы дома. Всё, всё будет хорошо. В моих глазах стояли слезы. Тело дрожало и было готово обнять ее и сжимать, пока не затрещат ребра. Мы заберем ее в машину. Ей нельзя здесь оставаться и заниматься этим. Мы заберем ее в Чикаго. А потом, выяснив, как освободить Ребекку, мы все отправимся в убежище.
Чейз начал ковырять ножом замок на задней двери, который через несколько мучительно долгих секунд, щелкнув, открылся. Чейз поднял оружие. Мне захотелось сказать ему опустить пистолет: он же не хотел случайно выстрелить в нее после всего, через что она прошла.
Чейз двинулся внутрь.
Несмотря на бурлящее внутри возбуждение, торопливые шаги по ковру заставили меня насторожиться, и мое тело, за последние недели привыкшее реагировать с осмотрительностью, напряглось.
Я услышала, как мужской голос испуганно прошептал:
— Солдаты!
Из-за кухни послышался шорох ног по ковру.
Я побежала в ту сторону, похолодев при мысли о том, что обитатели дома попытаются уйти через парадный вход и наткнутся прямо на проезжающий патрульный автомобиль. Я резко дернулась в сторону, огибая место, где должен был стоять кухонный стол, и поскользнулась, слишком быстро заворачивая за угол.
Чейз шел следом. Он схватился за мое плечо и толкнул меня к стене, прижав к ней. В следующий миг мое сердце вновь застучало, его ритм отдавался у меня в ушах.