— Благодарю за доверие, — прошептал Уоллис сзади, заставив меня подпрыгнуть. — Да, веришь ты или нет, но даже я кому-то подчиняюсь. Так же, как и все вы кому-то подчиняетесь, — прикрикнул он, чтобы услышали остальные. — И, если вдруг вы забыли, у нас все еще есть посылки, которые надо доставить, люди, которых надо накормить, и рекрут, за которым надо проследить.
Кара застонала.
— А можно перестать быть такими серьезными? Нас только что повысили до террористов! Мы должны это отметить!
На этом все и кончилось.
Я была шокирована всеобщей радостью по поводу снайпера и покушения на жизнь Вождя Реформации, но еще больше — тем, как быстро все вернулись к своим привычным занятиям, будто кто-то нажал на кнопку выключения. Меня изумило то, что никто, кроме меня, не думал об усилении безопасности "Веланда" или разумности избегать Площади и других мест, где бывало много солдат.
Все вернулось на круги своя. Возможно, только так эти люди и дожили до сих пор.
Уоллис объявил начало ужина, и все разошлись, оставив в радиокомнате только Чейза и меня. Чейз прислонился к стене. Он казался отвлеченным, и когда я присела рядом с ним, то осознала, что мы уже давно не были наедине. Как новичка, Чейза назначали на ночные смены патрулирования периметра. Технически мы разделяли одну комнату, но это не значило, что мы часто виделись.
Теперь, когда остальные ушли, его настороженность уступила место усталости от двойной смены, и он потер ладонями глаза. Но я видела, что его беспокоило что-то еще.
— В чем дело? — спросила я.
Его глаза остановились на моей ключице, и я осознала, что надетая на меня мужская рубашка сползла с плеча. Я медленно поправила ее, а Чейз моргнул и отвел взгляд.
— Возможно, ни в чем, просто... — Он пожал плечами. — На базе в Чикаго я знал одного медика. Он был уже не молодой, приближался к пенсионному возрасту. Если меня серьезно избивали, то посылали к нему. Он всегда показывал мне три пальца и говорил: "Сколько пальцев ты видишь?" Однажды я сказал ему, что бесполезно всегда показывать одно и то же число, а он ответил: "Три — единственное число, которое тебе нужно помнить, сержант". Я думал, он еще безумнее меня.
Чейз только один раз рассказывал мне о том, как офицеры на базе заставляли его драться, и даже тогда он описал эту историю с другой точки зрения. Я знала, что время, проведенное в ФБР, было чем-то, что он хотел забыть, особенно давление, которому он подвергся на базе в Чикаго, поэтому я никогда не расспрашивала. Я думала, что если он захочет рассказать мне, то расскажет.
Но теперь мое любопытство было возбуждено. Может такое быть, чтобы сопротивление проникло в ряды ФБР? Если да, то у нас был бы доступ к планам ФБР, его стратегиям, продовольственным поставкам... Это было большее, чем то, на что я смела надеяться.
— Что случилось с тем медиком? — спросила я.
— Я не знаю. Драки прекратили, после того как я... — Он повел плечами, будто у него внезапно сжалась грудная клетка. — После того как я согласился перестать писать тебе. Тогда мне больше не нужен был медик.
Он бегло посмотрел на меня, и на мгновение наши взгляды встретились. От этого я вспомнила вещи, о которых не хотела вспоминать. Написанные мной письма, на которые так и не пришло ответа. Давление, которому Чейз подвергся из-за дружбы с девчонкой, да еще и с той, чья мать не соответствовала устоям. И арест, который его все равно заставили совершить.
Убийство мамы, которое ему пришлось наблюдать.
Я поверила ему в том, что он не мог спасти ее. Но, хотя это и было бесполезным, иногда я задавалась вопросом, действительно ли он сделал все, что мог, — все, что сделала бы я. Разумеется, подобные мысли ни к чему меня не приводили и лишь усложняли наши отношения. Чейз одновременно был и причиной моей боли, и лекарством.
— Так как ты? — Он прочистил горло. — На самом деле, — добавил он.
Я почувствовала, как при его словах моя кожа натянулась, будто моя ярость и страх пытались вырваться наружу. Они давили на мои легкие, так что мне было сложно дышать. И, должно быть, Чейз тоже это почувствовал, потому что он оттолкнулся от стены и стал сверлить взглядом дырку у себя под ногами.
— Хочу есть, — сказала я. — Как ты думаешь, что у нас будет сегодня вечером?
Один удар сердца. Затем еще один.
— Пицца, — ответил он наконец, и я с облегчением выдохнула, потому что он согласился сменить тему. — Может быть, спагетти. И мороженое на десерт. — Уголок его рта приподнялся.
— Звучит заманчиво, — сказала я. Скорее всего, нам подадут тушенку с бобами, но иногда легче было притвориться.
* * *
— Кто хочет мороженого с фруктами?
Я спрятала голову под подушку. Она в самом деле хотела притвориться, будто у нас было мороженое, когда мы даже не могли позволить себе холодильную камеру?
— Ну и ладно. Наверное, мне придется все съесть самой.
Я застонала. Рядом со мной, нетронутым, лежал пустой лист бумаги. Сколько писем я написала Чейзу за последние шесть месяцев? Двадцать? Тридцать? И ни одного ответа. Даже о том, что он прибыл в Чикаго и приступил к обучению. Даже о том, что скучает по мне.
Он обещал, что будет писать, и я поверила ему.
Зря.
Пока могла, я игнорировала ворчание в животе, но я знала, что в конечном итоге не смогу избежать представления. Я заставила себя подняться с кровати и потащилась на кухню.
Она сидела за столом, аккуратно сложив руки у миски, полной картофельного пюре мгновенного приготовления, порошок для которого хранился в синей коробке. Одна ложка лежала прямо перед ней, другая — у моего места. Она соорудила из коричневого бумажного пакета что-то вроде пиратской треуголки и царственно водрузила ее себе на голову
— Ты, наверное, меня разыгрываешь, — сказала я.
— О, тебе захотелось мороженого? Даже не знаю, хватит ли тебе, — проворковала она.
Только чтобы развлечь ее, я села. Но не могла посмотреть ей в глаза. Шляпа была слишком нелепой.
Она подняла ложку, набрала в нее солидную порцию пюре и поднесла его ко рту, издавая все самые удовлетворенные звуки.
Я улыбнулась.
Мгновение спустя я взяла ложку. Съела немного.
— Только скажи мне, что когда-то ты ела мороженое вкуснее, — сказала она.
— Когда-то я ела мороженое вкуснее, — сказала я, глотая и пытаясь не захихикать.
На ее лице появилось непонимающее выражение. Затем она метнула в меня через стол полную ложку пюре, которое заляпало мою рубашку.
* * *
— Эй, очнись.
Когда Шон щелкнул пальцами перед моим лицом, я резко выпрямилась. В моей груди все еще ныло от воспоминания. Если бы я знала, что через три месяца мама умрет, я бы никогда не стала спорить с ней из-за чего-то настолько глупого и не кричала бы на нее, когда ей выписывали штрафы. Я бы собрала наши вещи, и мы бы бежали и сейчас были бы в убежище — вместе.
Я попыталась задержать в голове звук ее смеха, но он слился с чужими голосами, раздающимися из коридора. Яснее всех звучало сопрано Кары. Возможно, они снова играли в покер на какую-то вещь, которую кто-то из них принес из города. Наверное, это были конфеты или сигареты. Я скорчилась. Шума, который они производили, хватило бы, чтобы пригласить сюда всю военную базу.
Билли отстранился от компьютера, с отсутствующим выражением лица отбросил волосы назад. Я задремала, пока мы пронизывали систему в поисках информации насчет женских реабилитационных центров Чикаго. В то время как Билли взламывал сервера, а Шон просматривал списки, мне заняться было нечем.
— Иди-ка спать, — сказал мне Шон, прищурившись на экран.
— Я в порядке, — ответила я, зевая. — К тому же, ты мне больше не начальник.
Он бросил на меня едкий взгляд через плечо.
— А я когда-то был тебе начальником? — Увидев мою улыбку, он продолжил: — Я так и думал. Иди давай, я от тебя устаю.
Я сделала, как он сказал, но только потому, что ничем не могла помочь поискам. Я взяла свечу; от ее колеблющегося желтого света стены казались еще более ветхими. Подойдя к своей комнате, я помедлила, прислушиваясь через дверь к дыханию Чейза. Шум из холла, казалось, усилился. Вернулись ребята, которые уходили перед началом комендантского часа. Хьюстон и Линкольн спорили о привлекательной девушке, виденной ими на Площади. Кто-то пел в душе. Стены были слишком тонкими.