Анастасия Ермакова
ТОЧКА РАДОСТИ
Спешите вслушиваться в рассказы старика, потому что завтра старик умрет со своими напевами на устах и никто, никто не повторит их более за ним.
1
Если повернусь сейчас на бок — уткнусь в соседнюю подушку, где вот уже несколько месяцев нет теплой впадины от его головы. И рукой не нащупаю ничего, кроме жесткой вышивки наволочки.
Встаю, выхожу, накинув на плечи пальто, на балкон и долго смотрю на мотыльковый снег, летящий на жесткий свет ноябрьского фонаря. Замерзаю, иду на кухню, завариваю крепкий чай.
Чашка мужа пуста — надо убрать в буфет. Он всегда пил бледный, слабо заваренный чай, долго ожидая, пока остынет, и нарезал шоколадные конфеты тонкими пластинками. А после, оставив на столе невымытую чашку и лишившийся содержания фантик, уходил в комнату, нырял в топкие, болотистые компьютерные миры…
Как мучительно просторно одной на большой кровати. Она белая и пустая, с высокими буграми лишних подушек, с бессонно свесившимся краем не согревающего одеяла.
Позавчера муж позвонил, попросил найти его свитер и шарф. «Какой свитер, — спросила я, — который я подарила тебе на двадцать третье февраля?» «Да», — сказал он. Я стояла перед шкафом и выгребала вороха нашего прошлого, еще теплого. Потом встретилась с мужем в метро на «Комсомольской», передала вещи.
— Спасибо, — сказал он. — Ну, как ты?
— А ты?
— Я — нормально.
— Я, в общем, тоже…
— У-у-у. Ну, ладно. Я поехал? Как-нибудь позвоню.
— Как-нибудь?..
Главное — не смотреть друг другу в глаза пристально, чтобы не зашевелилась придушенная обидами нежность. Нельзя нарушить строгий запрет на ласковые слова, придуманный расставанием. Сесть, не оглядываясь, в разнонаправленные поезда и унестись в темный туннель необщего будущего.
Три часа ночи.
Время точит нож.
Хочет убить меня.
Сначала убьет, потом будет лечить.
Смотрю на бугор живота. С каждым месяцем он становится все больше и больше. Глажу его рукой. Чувствую в ответ доверчивое сонное шевеление. Спи, малыш, спи. Еще четыре месяца продлится твое счастливое неведение.
В моей рассветной дреме неожиданно выросла новогодняя елка, и муж начал разбирать ее. Вот уже осталась одна крестовина на густо усыпанном иголками полу.
— Смотри-ка, а игрушки-то висят! — вскрикнула я.
И точно: в воздухе висели непонятно за что зацепившиеся нарядные игрушки. Я дотронулась рукой до самого верхнего, крупного красного шара. Он мгновенно лопнул. Как мыльный пузырь. Я стала хватать шары еще и еще, и все они бесшумно лопались, а по воздуху летела, исчезая, пузырящаяся разорванная пенка. Муж смеялся, а мне было жутко. Росло неясное, скомканное, как носовой платок в кармане, ощущение непоправимости…
Упитанный охранник кидает на меня дежурный взгляд — тайна растущих животов, по-видимому, давно не волнует его. Поднимаюсь на третий этаж к своему врачу. Лифт работает, но я хожу пешком. Мне нравится ощущать хрупкую тяжесть завязавшейся во мне жизни.
Возле кабинета сомнамбулическая очередь бледных, измученных токсикозами мадонн.
— Кто последний? — спрашиваю.
— Я, — отвечает высокая конопатая девица. Стоит, облокотившись о стену, читает журнал. Она настолько худа, что живот ее кажется ненастоящим, будто шутки ради ей засунули в комбинезон мяч.
Киваю, сажусь на жесткий дерматиновый стул, достаю «Мысли на каждый день» — брошюру эту недавно пихнули мне в метро. Понедельник в ней заявлен как день покоя. Предлагается несмотря ни на что пребывать ежечасно в состоянии полнейшего покоя, в этом убеждает длинный перечень глубокомысленных высказываний. «То, что было будущим, стало настоящим. То, что происходит сейчас, становится прошлым — тогда к чему волноваться?» «Если бы мы осознали, что войны рождаются в умах людей, мы прилагали бы больше усилий, чтобы достичь спокойствия мыслей». «Если я хочу защищать мир, то могу ли я кричать и гневаться?» «Роза окружена шипами, но они не могут причинить ей вред. Не могли бы и вы быть как розы?» «Если вы всегда делаете все, от вас зависящее, — вы будете избавлены от сожалений».
Действительно, почему бы не чувствовать себя как роза? Жить разумно и спокойно, не испытывая сожалений, поверить в возможность гармоничного, забывшего о войнах мира? И, может быть, добраться до летучего счастья и, приручив его, сделать общедоступным благом, вполне прозаическим, как холодильник или телевизор.
Поднимаю голову. Прямо надо мной обложка журнала «Дамские капризы». Его увлеченно читает конопатая. Перевернутые заголовки доносят банальный смысл: «Как сделать незабываемой встречу Нового года», «Пять секретов удачного замужества», «Оружие против придирчивой свекрови», «Советы диетологов: стать стройной за месяц!»