— Конечно, мам, передам.
Каждый раз, когда я открываю свою дверь, с Хвостом случается припадок счастья: он восторженно взвизгивает, лает, лижет мои руки и щеки, норовя положить мощные лапы мне на плечи, неистово виляет своим обрубком, пританцовывая.
— Ну, все-все, пришла, — говорю ему, — успокойся. Сейчас пойдем гулять.
Пес моментально сносит меня с четвертого этажа вниз, выдергивает на улицу и надолго замирает с поднятой лапой возле ближайшего куста. Совершает он это дело вдумчиво и самозабвенно, а я смотрю, как от растапливающей снег светло-желтой лужицы поднимается пар. Примерно с полчаса, пугая окрестных кошек, шляемся по дворам. Время от времени поднятием лапы Хвост отмечает важные, по его мнению, вехи нашего пути. Когда я настойчиво тяну его домой, он несколько разочарован: что — уже все? Ведь прогулка только началась! Но сегодня почему-то Хвост не сопротивляется: домой так домой. Там тепло и еда. И уютный сон в ногах у хозяйки.
А я, не в силах вырваться из тугих пут бессонницы, опустошенная бессвязными ночными мыслями, буду долго слушать умиротворенный храп своей собаки и чувствовать слабое, еще спаянное с моим дыхание созревающего для рождения ребенка…
2
Разбудил настырный звонок в дверь. Несколько секунд пыталась не открывать глаза — выиграть недолгую тяжбу сна и яви, но безрезультатно. Ноги послушно скользнули в тапки, рука привычно нашарила халат.
Звонок не унимался. Показалось даже, что он с характерным южным акцентом. И точно: передо мной стояла немолодая встревоженная темноволосая женщина. Может, армянка.
— Извинитэ, к вам на балкон дэнги нэ упалы? — громко осведомилась она и продвинула свою пышную грудь в мою квартиру.
— Что?
— Дэнги, говорю, нэ упалы на балкон?
— Деньги? — еще сонная, я силилась совладать с внезапно нагрянувшей действительностью. — Думаю, вы ошибаетесь. Вряд ли небеса столь милостивы ко мне.
Женщина явно нервничала.
— Я живу на пятый этаж. Кынула дэнги. Они упалы. К тэбэ. — Она сделала решительный шаг вперед.
— Простите, вы мне кинули деньги?
— Э-э-э, зачем тэбэ, — начала злиться на мою непонятливость непрошеная гостья. — Сэстрэ кынула. Давай, смотрэть надо!
Обойдя меня как досадное препятствие, она прошла в комнату и двинулась к балкону. Некоторое время тщательно обшаривала там все углы, брезгливо перебирая скопившуюся за многие годы рухлядь: ржавые диски от машинных колес, искореженные, со сломанными посередине дощечками санки, раздолбанный стремительным детством трехколесный велосипед, пакеты с обернутыми в набухшие от влаги газеты трехлитровыми банками, пустующими в ожидании летних компотов…
— Дэнэг нэт, — наконец констатировала она и мрачно уставилась на меня.
— Нет, — согласилась я. — К сожалению.
— Но гдэ же тогда они? — возмутилась женщина.
— Не знаю.
И тут ее осенило.
Свесившись с моего балкона вниз, она зорко оглядела балкон третьего этажа. Вспыхнул вопль радости:
— О! Вон, вон они!
Минут через десять она вернулась с хмурым бородатым мужиком. В руках у него была удочка.
— Сосэдэй снизу нэт, ми виловим от тэбэ, — объяснили они.
Человек с удочкой на балконе смотрелся довольно экзотично. Я наблюдала за ними сзади. Две фигуры методично наклонялись вперед, вздрагивая плечами и сгибая колени. Потом распрямлялись, делали пару шагов то вправо, то влево и наклонялись снова.
Женщина нетерпеливо управляла манипуляциями рыболова:
— Лэво, лэво давай! Э-э-э, правэй! Вот, вот! Цэпляй! Цэпляй!
Наконец они выловили пухлый белый пакет. Мужчина был горд так, будто поймал здоровенную щуку.
— Смотры, ми правду говорили, — укоризненно сказала мне женщина, победно потрясая драгоценным уловом.
Я проводила их до двери.
— Простите, а зачем вы все-таки кидали деньги с балкона?
— Э-э-э, — махнула она на меня рукой.
Умылась, залила кипятком растворимый кофе. Утренняя тошнота, мучившая в первый месяц, уже давно прошла, но аппетита по утрам все равно не было. Нехотя съела бутерброд с сыром, преодолевая скрипучее раздражение перед предстоящим днем. Убрала в буфет чашку мужа с написанным на красном фоне черными буквами именем: Александр. Вряд ли еще когда-нибудь понадобится. Она, как вещь покойника, на которую смотришь с жутковатым сожалением и недоверчивым воспоминанием о том, что близкий человек еще совсем недавно запросто держал ее в руках, о чем-то весело болтая.