Пошли вперед армейцы. Гринин принимает передачу Демина, буром проходит Станкевича, слышит громкое дыхание Николаева, Хомич закрыт своими игроками. 2:1 — конец тайма.
Драма разыгралась на 14-й минуте второй половины, главную роль — трагическую — сыграл в ней Иван Кочетков. Ошибку игрока можно трактовать и объяснять всяко: привходящих факторов не счесть. Однако обратимся к генезису характера покойного Ивана Александровича. Труден был он для окружающих, для себя тем более, и личная жизнь какая-то путаная. Один из нас, авторов, помнит, как в Сокольниках на встрече дублеров он вольно расположился на пустой скамейке, загорал, а на ряд ниже сидел, погрузясь в явно невеселые думы, некто с черной, как смоль, прической под бокс, высоко подбритой широкой сизой шеей. Вдруг — ни с того ни с сего — обернулся, яростно зыркнул знакомым взглядом непроглядных монголоватых глаз: «Ты, так тебя и растак, еще бы на голову мне ногу поставил!» Парнишку ветром сдуло... Не о том ли размышлял Иван, что не дали опять квартиру, ютись на Таганке, когда нападающие переехали в новый дом к «Соколу»? Он тогда люто обиделся, не явился было на игру, безотказный Портнов натягивал футболку с номером 3, но в последнюю минуту: «Сымай давай». Самовольный, на тренировках знай лупил по воротам, бывший форвард, с партнерами не работал, замечания встречал воркотней: «Сам все знаю». Темная сила бродила в этом человеке, находя себе выхлест, компенсацию, что ли, в виртуозных, на какие только он способен, трюках на поле — «ножницах», полетах, обводке. Их встречали овациями, но они были, как на лезвии финки, и партнеры кричали: «Молодец, Иван, но в другой раз осторожней», а он: «Сам все знаю». Его штучки знал наизусть Пономарев — караулил, ловил... Аркадьев, ценя талант, не прощал главной вины защитника — вольности, нестрогости, недисциплинированности. Иван вполголоса огрызался.
Известен случай, характеризующий отношение «артели» к Кочеткову, да и обстановку артельную тоже: мы знаем ее в пересказе двоих. Нырков утверждает, что после очередного нарушения режима, нередкого у Ивана, попросив всех, в том числе тренеров, покинуть комнату, четверо — Гринин, он —Нырков, Бобров и Никаноров — провели со строптивцем суровый мужской разговор, который подействовал, хотя Иван и долго дулся. «Почему, — спросили мы, — именно вы четверо? Гринин, понятно, капитан, вы — парторг... А остальные?» «Курносый — для авторитета, хоть и согласился не сразу, он был легкий человек, незлобивый...» «А Никаноров — молчун?» «Ну, для авторитета тоже». Версию проверили на Гринине, и он с прямотой старого солдата ответствовал, что разговор был такой — взяли кеду сорок пятого размера и отвесили по пять раз пониже спины. Для того, в частности, и потребовался здоровяк Никаноров. Звоним Ныркову: «Товарищ генерал, зачем же вы лакируете суровую действительность?» Смеется.
...Итак, идет 14-я минута второго тайма. Бесков отдает пас налево Савдунину, тот мчит по краю. Этот игрок довольно долго пребывал в тени на фоне таких умельцев, как Карцев, Трофимов, Бесков с их разнообразными и неповторимыми дарованиями, но внезапно глаза у нас раскрылись на то, как целен, честен, самоотвержен в игре бывший солдат войны, и всегда на него можно положиться (полагаем, оценив в высокой мере эти качества, в дальнейшем МИД взял Владимира Савдунина в дипкурьеры). Словом, пробежав вдоль бровки, он с ходу прострелил в центр. Мяч шел, пожалуй, слишком близко к воротам, форварды «Динамо» остановились — не рыпнулись. Никаноров был на месте, Кочетков — на углу вратарской площадки лицом к воротам. Мокрый мяч летел прямо на него на уровне плеч. Иван мог спокойно приземлить его грудью, головой, развернуться, осмотреться... Но злосчастный футбольный эстет решил красиво — с лета, с разворота.
Мяч срезался и влетел в сетку.
Нырков вспоминает: «Меня ужаснуло лицо Ивана. Он был полумертвым от горя. Ребята боялись на него смотреть. Он обреченно схватился за голову». Писали, что он сказал Никанорову — непонятно и обреченно: «Видишь?» Тот из нас, кто был на матче, помнит, как Никаноров стоит и тащит кепку на лицо с кучерявых, кажется, белеющих на глазах (от мороси или от чего?) волос. И руку Эльмара Саара, непреклонно указующую на центр.
Кочеткову 34 года, этот сезон, видно, последний. Может, и матч — последний.