«Иван, — вспоминает Нырков, — кинулся вперед. Нечеловеческая решимость горела в его глазах. «Иван, назад», — крикнул ему я, но он не слышал ничего и никого». Авторы отчета в «Красном спорте» утверждали, что он успел велеть Башашкину остаться за него, но этого не было. Много лет спустя Иван Александрович говорил Л. И. Филатову: «А что было делать?.. Я ж на поле, я лица в упор вижу. Наши потемнели, друг на друга не смотрят, играют молчком, а динамовцы перекликаются, да так звонко — на душе у них легко. Надо было что-то делать. Я считаю — мне». Так ли весело перекликались динамовцы, как ему показалось? Думаем все же, что и их напугало разбойное, отчаянное, оскаленное лицо смертника. Малявкин тогда крикнул Сергею Соловьеву: «Назад! За Иваном!» Не возникни этот миг всеобщего психического шока, и нарушение центральным защитником одной из заповедей «дубль-вэ», уход с решающей позиции неизвестно чем мог обернуться. Писали, во всяком случае, что Федотов, сидевший на трибуне с рукой на перевязи, схватился за сердце...
Гонг, означавший, что осталось пять минут, звучал в те времена для одних торжествующе, для других панихидно. Армейцы же услышали последний набат. Иван отдал пас Вячеславу Соловьеву, мяч угодил в стойку, отлетел, Хомич кинулся, не достал, и среди мельтешни бело-синих и красных, но почти неотличимых, испятнанных грязью и потом рубашек чудодейно, словно из-под земли, возвысился в мягком ненарочитом усилии тот, о котором — радиослушатели помнят, — изумленным альтом вскричал Синявский: «Опять! Опять золотая нога Боброва!». И Бобров в первый миг не поверил, что удалось. Этого не видел Аркадьев, он шел к люку...
С. ТОКАРЕВ: Я тоже не видел, что там случилось, только слышал, как сперва вскричала дальняя от меня Западная трибуна, потом гром раскатился на Север и Юг, достиг нас на Востоке. Я закрыл глаза. Меня не было, я растворился в объятиях незнакомых, мой крик — в их крике: потом я неделю сипел. Продрав кордон милиции, толпа хлынула на поле, сгребла, завертела, понесла «команду лейтенантов», среди которых к тому времени было уже семеро старших и капитан, и он — Гринин — говорят, кричал: «Тише, черти, нам еще на Кубок играть!» Много лет спустя мой почтенный коллега Виктор Викторов, писавший в ту пору первую книгу о Боброве, рассказывал, что, зайдя в раздевалку, увидел, как плачет курносый, уронив голову в колени. Этого не видел больше никто: другие мылись в душе.
За месяц и десять дней до описанных событий в Москву из Лондона возвратилась небольшая делегация, изучавшая ход XIV международных Олимпийских игр (так тогда выражались). Во время описанных событий готовилась докладная записка о целесообразности вхождения в мировое олимпийское сообщество. Лишь гарантия победы на Олимпиаде — так стоял вопрос в верхах — могла оправдать этот шаг. Лишь твердая, безоговорочная гарантия.
В книге бывшего председателя Комитета по физкультуре и спорту Н. Н. Романова «Трудные дороги к Олимпу» сказано: «Для получения разрешения на поездку на международные соревнования я должен был направлять на имя И. В. Сталина специальную записку, в которой давалась гарантия победы». Книга вышла в прошлом году, но и сейчас веет от этих строк ледяными ветрами ушедших лет.
Вспомним: 1946 год — Уинстон Черчилль уже не премьер-министр Великобритании, но по-прежнему мощная фигура на мировом политическом горизонте, произносит в американском городке Фултоне мрачно знаменитую антисоветскую речь. Речь — залп, речь — артподготовка «холодной войны»...
В Европе — два германских государства, между ними непроходимый политический водораздел. В 1948 году Советский Союз подписывает договоры о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи с Венгрией и Болгарией, в феврале того же года трудящиеся Чехословакии одерживают победу над реакцией, формируется лагерь стран народной демократии...
В апреле 1949 года возникает НАТО (Североатлантический союз), создание этого военного блока сопровождается пропагандистской кампанией о якобы нависшей над бывшими побежденными и бывшими победителями «угрозой коммунистической агрессии». Новорожденное выражение «железный занавес» не риторическая фиоритура: он разделил надвое многострадальный континент, и зорко смотрят из-за него пушечные жерла — с Запада на Восток и с Востока на Запад...
Такая, казалось, грядет после победы над фашизмом мирная светлая жизнь, но так недолог был ее мираж...
Знакомым пороховым запахом вновь тянет с берегов Великого, или Тихого (какой он, к черту, Тихий?), океана: вспыхивает война в Корее — пока первая из множества войн, опаляющих те берега...