Выбрать главу

Весть о том, что в 1/8 финала предстоит играть с югославами, по словам В. К. Хомуськова, повергло руководство олимпийской делегации (Н. Романов, его заместители К. Андрианов и М. Песляк, секретари ЦК ВЛКСМ А. Шелепин и В. Семичастный, секретарь ВЦСПС А. Шевченко и не известный нам по имени генерал ведомства Берии) в состояние шока. А вдруг да проигрыш? Команде «клики Тито»? Кто-то даже предложил по политическим мотивам отказаться от игры. Переговоры с Москвой, с Н. Михайловым по прямому проводу с советской военно-морской базы Порккала-Удд, полученной нами в аренду после кампании 1939 года, вообще-то велись по нескольку раз в день, а в тот день провод, верно, раскалился. И на противоположном его конце находились лица рангом повыше. Указание поступило — играть и выиграть.

Играть предстояло в Тампере, втором по значению центре страны, в 175 км от столицы, на стадионе тысяч на 20. Чтобы обеспечить хоть какую-нибудь поддержку, закупили 200 билетов, привезли ансамбль Моисеева, экипаж польского парохода «Баторий», швартовавшегося в порту Хельсинки: было — и подтвердилось — опасение, что местная публика станет болеть против нас, поскольку не так давно мы были в войне неприятелями.

Нападение поменяли: Трофимов, Николаев, Бобров, Марютин, Бесков. Тактический расчет строился на том, что Бесков с Бобровым образуют сдвоенный центр, на левый же край станет врываться жадный до гола Петров. Впрочем (пишет со слов Трофимова в книге о нем А. Нилин), Бесков на предолимпийских сборах нервничал так, что потерял сон.

Заглянули на тренировку югославов: те обращались с мячом легко, артистично, били же — снайперски.

«До сих пор с досадой вспоминаю, — писал в книге «В воротах «Зенита» Леонид Иванов, — как перед выходом на поле некоторые деятели настойчиво внушали нам необходимость победить, победить во что бы то ни стало, бесконечно напоминали об ответственности за исход, словно речь шла не о любимом футболе, а о боевом сражении. И когда английский судья Эллис вывел команды на поле, один из наших защитников, пробегая мимо меня, невесело бросил: «Сегодня мы, Леня, гладиаторы. Надо стоять насмерть» (по воспоминаниям Ныркова, то был Башашкин).

И началось. С того, что югослав Огнянов пушечно угодил мячом в Крижевского — тот упал без сознания. Его привели в чувство — но не команду. Словно ступор овладел нашей сборной, словно ножи в масло, вонзались югославские форварды в нашу оборону, забив три гола. В перерыве в раздевалке царило потрясенное молчание. Иванов закрыл лицо новой своей фуражкой. По раздевалке метался Валентин Гранаткин. Уверял, что противник зарывается, просил себе, старому футболисту, поверить: «Своим темпом они роют себе могилу! Цедековцы, вспомните — вы же били их в турне сорок пятого года! Ребята, не все потеряно, надо, надо играть!»

Второй тайм — четвертый гол. На трибунах не только аплодисменты и свист — самое оскорбительное: смех. Не смех ли кинул уязвленного Боброва на прорыв? Один гол отквитали. Но тут же Зебец забил нам пятый.

И тут — взрыв. И детонатор — вновь бобровский характер. «Во мне что-то оборвалось, — рассказывает Нырков. — Кто-то кричит на меня. Я на кого-то кричу. Мы все становимся одержимыми. Если бы о таком превращении прочитал, не поверил бы. С мячом Бобров, за его спиной двухметровый жестокий Црнкович. Сейчас размажет по земле. Но удар уже пошел. Вратарь Беара лежит и колотит кулаками по белой черте. И опять Бобров в атаке. Щечкой под острым углом — 3:5. Бесков подает угловой, Бобров взлетает птицей. 4:5. Югославы тянут время. За полминуты до конца рвется вперед Петров, Трофимов кидает ему на ход. 5:5».

Таким было чудо в Тампере. Верить ли нам Н. Н. Романову, пишущему, что в дополнительное время мы господствовали на поле, и лишь то, что «наши нападающие вернулись к прежней беззубой манере», Николаев и Бесков, «находясь в положении, когда невозможно не забить» (с трибуны, что ли, видней?), не забивали, помешало победе? Другие-то свидетели утверждают, что утомленные команды имели равные шансы, равно их не использовали, что Иванов творил невероятное...