Так что то была за команда, что за люди? Обо всех не скажешь, перед нами предстанет своего рода сборная ЦДКА—ЦДСА, и если Юра Нырков на правах как бы меньшого брата был близок с Федотовым, которого и трибуны величали исключительно Григорием Иванычем, то в одном-то составе провели они пяток-другой игр.
Эта часть рассказа может показаться иным футбольным пуристам забытовленной, что ли, но поскольку мы настаиваем на термине «артель», перо наше не дрожит. Единственно, в чем преодолеем соблазн, — не все приведем прозвища, хотя (это тоже артельная, компанейская черта), коль тебя прозвали, значит, признали. И все ж не откроем секрета, кто был, к примеру, «Сидор», кто «Фриц», а кто — «Мясо». Они-то пусть усмехнутся, вспомнят былое, мы же скромно промолчим.
Впрочем, прозвища вратаря Владимира Никанорова и ветераны не помнят — похоже, такового не имелось. Дивно, точно Геракл, сложенный атлет, в прошлом борец, имел он при росте за 180 см вес 90 кило, был кристально честен, справедлив и — слова не вытянешь. Артельный до мозга костей: когда в 54-м с бору по сосенке вновь собрали разогнанную команду, Владимира Николаевича взяли запасным, в голу же красовался юнец Боря Разинский, два года назад малозаметный и в дубле. Так Никаноров, ничуть не униженный местом на скамейке (большое сердце не унизишь), жестами подсказывал ему, как, например, отбивать кулаком мяч. Кулак у него был с небольшую дыню, и этот «фрукт» появился у Бориного носа, когда на южном сборе «старички» пошли пригубить «изабеллу» и парню предложили и он потянулся за стаканом...
Рассказ о защите, как ни парадоксально, начнем с того, кто после войны чаще выходил лишь на замену. Константин Лясковский пришел в команду в 1928 году, когда Ныркову было 4 года. Угрюмоватый, от молодых держался в стороне, ел за отдельным столом. Был техничен, но в игре суров, даже в тренировочной: свой не свой — на дороге не стой. Предан клубу до самозабвения: раз ему досталось чужими шипами по подъему, дома он вырезал жестянку по форме ноги и подложил в бутсу. Когда в душе узрели, что собой являла бедная нога, поразились — не то что играть, передвигаться неизвестно как было. Когда на его ворота шла «свеча», он отбивал ее «пыром» с кличем «Вперед, ЦДКА!» «Дед» Лясковский воплощал непреклонный дух армейцев.
Справа в защите играл Виктор Чистохвалов. В миру — нелегок, обидчив, в поле — воин, могущий отдать все. Его излюбленные дальние рейды пришли в пятидесятые словно из далекого футбольного будущего. В центре — Иван Кочетков, фигура колоритная и неоднозначная, и повод разобраться в ней появится у нас ниже. Сменил его Анатолий Башашкин. Слева — Юрий Нырков.
Идя на встречу с ним, мы помнили и ожидали увидеть такого, как на поле, —мрачно насупленного, красивого недоброй красотой Григория Мелехова из «Тихого Дона». Предстал же перед нами улыбчивый, обаятельный, моложавый генерал. Потом Гринин пояснил, что Нырков всегда был дружелюбен и весел, просто место в основном составе тяжело ему далось, он замыкался в стремлении не ошибиться. В «команду лейтенантов» лейтенант-танкист был переведен из сборной Группы советских войск в Германии, где был центр-хавом, капитаном, играющим тренером, любимцем командования — «кумом королю»: но последовал приказ из Москвы. А на войну он, школьник, ушел добровольцем, участвовал в Корсунь-Шевченковской операции, сражался в Польше, в Померании — командир танка Т-34. Футбольный стаж имел немалый: когда в 1937 году приезжали славные баски, прошла и международная встреча детей — наших с испанскими, воспитанник СЮПа возглавлял защиту, а против него играл, между прочим, юный Августин Гомес, в дальнейшем краса и гордость обороны «Торпедо». В ЦДКА Ныркову поначалу не повезло: в матче за дубль в 1947 году он заработал по колену, нажил бурсит, ждал, что отчислят. Ждал и Аркадьев: но — выздоровления перспективного игрока. Выпустил лишь в первом матче второго круга 1948 года —первом из двенадцати беспроигрышных. Артели Нырков пришелся, как патрон обойме. Настолько, что сам Федотов, непростой в общении, любил его компанию, учил есть раков. Приходили в знаменитую московскую пивную (сейчас на этом месте магазин «Детский мир»), где, представьте, лакомства этого было — бери, не хочу, Федотов заказывал полторы сотни. «Да вы что?» — «Ничего, под пивко пройдет». Не успевал малый с парой расправиться, перед великим искусником лежала ювелирно выпотрошенная гора панцирей.
В полузащите видятся Алексей Водягин и Вячеслав Соловьев, позже возник Александр Петров, так рано ярко взошедший, так мало поживший. Полузащита была любимым детищем Аркадьева, предметом особых забот, исходя из теоретических концепций: не потому ли Водягин и Соловьев чаще других бывали у него дома и он следил за их кругом чтения, развивал интеллект? Водягин вспоминает, как в ленинградском Эрмитаже Борис Андреевич читал ему подлинную лекцию о «Мадонне Литта» Леонардо.