— Печку надо подкормить Тяпа, — сказал громко. — Да и нам с тобой пора бы перекусить. Вижу, согласен!..
Прошло два дня. Пурга утихла. «Хорошо бы слетать домой, не зря жена перебралась с ребятишками поближе», — подумал Шибякин и усмехнулся: поближе здесь — это тысяча километров.
Василий Тихонович отгребал снег, когда появился председатель поселкового Совета.
— Идем в избу, — сказал Сероко, — большой разговор есть. — И достал из кармана сложенный лист бумаги. — Аргиш прибегал, бумагу привезли. Читай, однако!
— Мне бумага?
— Ты читай, читай! — В голосе Сероко послышалась строгость.
— Придется прочитать, если требуешь, — сказал Шибякин и, вчитываясь в буквы, громко произносил слово за словом: — «Окружном Ямало-Ненецкого округа предлагает всем председателям сельских Советов оказывать постоянную помощь изыскательским партиям геологов, топографов, которые проводят исключительно важную работу по определению природных богатств нашего края. Предоставлять избы для ночлега, выделять оленей для перебазировки, а также снабжать продуктами: мясом и рыбой!»
Шибякин посмотрел на Сероко.
— Читал бумагу?
— Много раз. Мы с председателем колхоза Вануто помогали тебе. Давали оленей на Пур. Что тебе еще надо?
— Стекло для моей керосиновой лампы, — сказал Шибякин и похлопал председателя сельского Совета по плечу. — А ты говорил, я маленький начальник.
— Маленько ошибался. Ты большой начальник! — Сероко поднял вверх руку, но, несмотря на все старания, не мог дотянуться до плеча Шибякина.
— Большой начальник и маленький начальник пойдут чистить аэродром от снега! — сказал требовательно Шибякин.
Кого угодно могла обмануть зимняя тундра. Мочажины и кустарники завалены снегом. Не за что глазу зацепиться, одни заструги на обкатанном крепком насте со струящимися тонкими косичками снега. Но Пирцяко Хабиинкэ узнавал места, где гонял оленей.
Ему повезло. Наткнулся на следы. Снег издырявлен острыми копытами оленей. Из круглых лунок выглядывают оторванные веточки березок и ниточки ягеля.
Оленевод двинулся за стадом. По выбитой оленями тропе ему было легко идти.
Пирцяко Хабиинкэ удивился, когда вышел к большой трубе — куда выше важенки. Как труба попала в тундру, он не знал. После мерки — пробега оленей животным давали отдых. А тут одна труба встретилась с другой, и вместе умчались куда-то вдаль.
На бугре Хабиинкэ нашел свое становище. Два чума ставили Хосейка и Арсентий, третий — его жена. В снегу глубокие дырки от шестов; лежали передутые черные угли от костров.
Пирцяко Хабиинкэ поднял маленький тынзян. Тынзян мог потерять Няколя. По поверью — это большое несчастье. Надо скорее догнать стадо и защитить сына. Но не было сил преодолеть последний переход.
На краю болота Пирцяко Хабиинкэ наткнулся на балок. Обошел его со всех сторон, утаптывая снег. Заглянул в замороженные окна. «Изба, не изба. Новый русский чум!» — сказал он, не скрывая удивления, хотя уже начал привыкать к неожиданностям.
С трудом открыл дверь домика и оказался в маленькой комнате. В углу на растопыренных ногах стояла железная печка. Но особенно бригадир обрадовался алюминиевому чайнику.
Отыскал топор. На полке оказалась буханка замерзшего хлеба, мясо и стеклянная банка с крупой.
Пирцяко Хабиинкэ повеселел. Топором нарубил сушняка. В печке запылал огонь, и по крашеному потолку заскользили капли воды. Крышка на чайнике запрыгала.
Оленевод согрелся, на руках ожили пальцы. Но неожиданно он снова стал мерзнуть. Зубы лихорадочно застучали.
Пирцяко Хабиинкэ начал глотать кипяток. Пот залипал глаза. Скоро он свалился и заснул. Иногда просыпался. Топил печку дровами и снова куда-то проваливался. Жажда не проходила. Пил, не мог досыта напиться.
Наступил день, когда голова перестала болеть. Пирцяко Хабиинкэ вспомнил, что ему надо догонять стадо, но в последний момент не хватило решимости бросить теплый чум. Привык к печке, чайнику. Удерживали и продукты. Он привык мало есть и мог пробыть в домике еще долго-долго.
В то утро оленевод с трудом растопил печку. Дым из трубы не рвался кверху, а полз растрепанными обрывками, царапал по крыше. Напрасно Пирцяко Хабиинкэ терпеливо дул на угли. Вырывались красные язычки огня, но, так и не набрав силу, гасли.
«Погода будет менять лицо», — твердо решил мужчина и, приоткрыв дверь, посмотрел на поляну. Немного потоптался и отправился за дровами. На недавней пороше нет следов зверей. «Погода будет менять лицо! — еще увереннее решил он. — Белки не шелушат шишки и забились в дупла. Попрятались по норам лисы и горностаи. Надо и мне возвращаться в чум. Хорошо, что он у меня есть!»