— Потерпите с минуту, — сказал парикмахер, взбивая пену помазком в керамическом стаканчике.
— Наоборот, хорошо.
— Значит, вы знаете в этом толк. Придержите пальцами, а то спадет.
Искин прижал ладони к горячей ткани.
— Так?
— Замечательно.
Мастер включил светильник над зеркалом, и свет ударил Искина по глазам. Он зажмурился.
— Пальцы можете убрать, — господин Тикке, помедлив, выдернул полотенце.
— Слишком ярко, — сказал Искин.
— Что есть, то есть.
Парикмахер развернул кресло. Ноги Искина стали смотреть в проход, а сам он едва не прилег с подголовником на столик перед зеркалом.
— Простите мне вольное обращение с вашим телом, — сказал мастер, работая помазком. — Я предпочитаю брить, как мне удобно. Так я могу гарантировать результат.
Пена покрывала щеки и подбородок Искина.
— Я не в претензии, — сказал он, едва не лизнув выросший на верхней губе пенный ком.
— Ну, некоторым не нравится.
Помазок перестал щекотать кожу, и Искин, не увидев фигуры парикмахера перед собой, скосил глаза. Все было предсказуемо — господин Тикке правил бритву. Полоска золингеновской стали нежно скользила по кожаному ремню.
— Лежите-лежите, — сказал мастер.
— Лежу.
— Не боитесь?
— Чего?
— Многие стали считать такое бритье опасным. А горло всегда было самым уязвимым, самым беззащитным местом.
— Ну, вы же мастер.
— Это да.
Парикмахер встал над Искиным, повернул его лицо в сторону от слепящего света и несколько раз провел бритвой. Касания, честно говоря, почти не чувствовались. Но на всякий случай Искин выстроил цепочку юнитов под челюстью.
— Лежите.
Мастер пропал. Снова раздался мягкий шелест бритвы по ремню. Новый поворот головы. Новые касания. Господин Тикке придержал Искина за нос. Внимательные глаза осмотрели результаты работы. На полотенце, перекинутом у парикмахера через плечо, подсыхала пена. Редкими всходами чернели на пене волоски.
— Запрокиньте голову, — попросил мастер.
Искин попытался уловить проходы заточенного металла по коже, но с некоторым изумлением обнаружил, что пальцы господина Тикке он чувствует куда лучше, чем путешествие «бисмарка» по изгибу шеи.
— Замечательно!
Парикмахер приподнял кресло и в очередной раз отошел к ремню. По оконному стеклу побежали красные блики. Искин чуть повернул голову и разглядел протекающие мимо в свете горящих факелов кепки, шляпы, непокрытые головы.
— Что это? — спросил он.
Мастер помрачнел.
— Не обращайте внимания. Они здесь часто ходят. Сейчас еще кричать начнут.
— Да?
— Без этого не могут.
И словно в подтверждениеего слов с улицы, приглушенный стенами и дверью, донесся неразборчивый рев. Вскинулись вверх кулаки.
— Что это? — спросил Искин, хотя догадывался и сам.
— Наше будущее, как видите, — сказал парикмахер, осторожно проходясь бритвой по подбородку клиента. — Орут за объединение.
— С Фольдландом?
— Ну, не с Красным же Союзом!
— Нет, это понятно.
— Поймите, — господин Тикке склонился над Искиным, выбривая трудные участки. «Бисмарк» неуловимо скользил по коже. — Я ничего не имею против объединения. Пожалуйста. Только такие вот толпы сначала ходят просто так, а потом начинают задирать прохожих и бить камнями стекла. Слышали, что творится в городе?
— Разве это они?
— А кто еще? Бьют стекла, когда чувствуют безнаказанность. Безнаказанность рождается из силы. А сила сейчас за этими молодчиками.
На улице снова грянуло. Кажется: «Асфольд!». Факельный свет вспыхивал и качался поверх голов.
— Хельга! — крикнул мастер. — Смени таз и приготовь чистое полотенце!
Он развернул Искина к зеркалу, в котором мелькнула спина племянницы парикмахера.
— Я вот чего не понимаю, — сказал господин Тикке, затирая у Лема на лице остатки пены. — На что они рассчитывают? Что объединятся с Фольдландом и тут же попадут в рай? Вы знаете, между прочим, что в Фольдланде рабочая неделя — на два часа больше? И экономика их не настолько хороша, как вещают Штерншайссер и Гебблер.
— Да, это мне известно, — сказал Искин.
Из зеркала смотрел на него чисто выбритый мужчина с неважно стриженными, серыми волосами, спадающими на высокий лоб. Взгляд его был устал.
Он попробовал двинуть губами.
— Да-да, — сказал мастер, — это вы. Непривычно?
— Нет, я просто… пробую улыбнуться. Мышцы не слушаются.
— Бывает. Закройте глаза.
Из рук появившейся родственницы парикмахер принял чистое полотенце и, смочив его, расправил на лице клиента, разгладил руками, обжимая скулы, надбровные дуги, нос, линию подбородка. Сквозь массирующие движения Искин слышал голос господина Тикке.