— Иди, Карл, ты свободен, — сказал он мягко. И пояснил: — Наш Карл что-то переживает за тебя, Людвиг.
— Почему? — спросил Искин.
Кинбауэр показал ему шприц с мутной белесой жидкостью в цилиндре.
— Экспериментальные юниты.
— В смысле?
— Универсальные.
— Полностью боден, — улыбнулся в проеме Карл.
— Он хочет сказать, что полностью свободен, — сказал Кинбауэр, промокая сгиб локтя подопытного смоченной в спирте ваткой.
— Я? — спросил Искин, наблюдая, как игла входит в вену.
— Скорее всего, он, — улыбнулся Кинбауэр, осторожно запуская коктейль в кровеносную систему. — Вы-то, Фодер, никак не можете быть свободны.
— А он может? — спросил, закрывая глаза, Искин.
— Ему сам Бог велел, — сказал Кинбауэр. — Мой милый Карл вряд ли вообще понимает, где находится. Хотя и знает свою работу крепко.
Он похлопал Искина по щеке, заставляя того очнуться.
— Вечером я к вам загляну, — он приподнял закрепленному на койке пациенту веко. — Людвиг, вы слышите? Вы скажете мне о своих ощущениях, и, возможно, мы вас осторожненько рентгенографируем. Очень, знаете ли, хочется посмотреть, что там у нас такого замечательного получилось.
Но вечером Кинбауэр не пришел — выехал к дочери, у которой поднялась температура. А на следующее утро Киле-фабрик, в сущности, перестала существовать.
Бум-м! И сирена. И крики.
Искин был в койке, а потом не в койке. Исчезли стягивающие ремни. Ноги сами повели его наружу.
Искин до сих пор не помнил, как сбежал. Какие-то слайды вспыхивали в памяти — огонь, кирпичи, разбросанные взрывом, охранники, бегущие от Искина в противоположную сторону и почему-то не замечающие его в упор, пиджак Карла на плечах, чужие, мешковатые брюки. Кажется, он просто прошел за ворота. Да, так и было. И пошел дальше. Но сам ли он это делал? Мальчиков спросить было нельзя. Искин еще не знал, что в нем последним подарком Карла оживает, растет, меняется необычная колония.
Недавно ей исполнилось шесть лет.
Стукнула дверь, обрывая воспоминания. Искин прищурился. Из глубины помещения дохнуло свежим воздухом.
— Ну, что, Людвиг, — подходя к столу, сказала Аннет-Лилиан, — мы с Дитрихом обо всем договорились.
Она с улыбкой сдернула со спинки стула кожаное пальто.
— Меня снова в багажник? — спросил Искин.
— В этом уже нет необходимости. Петер с Эриком вас проводят. Извините, добираться придется на своих двоих, лишнего транспорта у нас нет.
— Ничего, — сказал Искин, — меня трогательная забота хайматшутц нервирует больше, чем ее невнимание.
— Не дерзите.
Аннет-Лилиан пропустила к столу жующего яблоко блондина и, проведя ладонью по пыльному стеллажу, скатала в пальцах крохотный комок.
— Вы все равно для меня — грязь, — сказала она, выщелкнув комок в сторону пленника.
Странный был жест. Искин его не понял. Каблучки выстучали короткую дробь.
— Петер, — добавила Аннет-Лилиан, — мы ждем вас в «Вейзинге».
— Мы будем, — ответил охранник.
Едва женщина вышла, Эрик с размаху запустил огрызком яблока в стену, стараясь, чтобы тот пролетел рядом с головой Искина.
— Ну, что, дядя, пошли?
— Я готов, — сказал Искин.
— Значит, вставай.
В правой руке у блондина обнаружился «вальтер». Петер тем временем просыпал пепел от печатной ленты на пол, раздавил его носком ботинка, затем поднял пишущую машинку и поставил ее на одну из полок стеллажа, повыше.
— А зачем оружие? — спросил Искин, поднимаясь.
— Чтоб не убежал, дядя! — засмеялся Эрик.
— Бери правее, — сказал Петер.
— Вправо? — удивился Искин.
— Точно, дядя!
— Но выход, кажется, слева.
— Не в парадный же тебя…
— А есть еще один? — удивился Искин.
— Есть, есть, дядя.
Эрик подтолкнул пленника к проходу между стеллажами. Свет ламп из центрального коридора спорил с суставчатыми тенями. За стеллажами открылась пустота — бетонный «карман» и полная ночного неба мозаика окон высоко под крышей. Одинокая лампочка под абажуром освещала участок кирпичной стены. Висела балка с цепями и крюком. Чуть в стороне, у стены в полу темнел ряд отверстий, похожих на ванны для процедур.
Никаких дверей Искин не увидел. Агенты хайматшутц остановились у него за спиной на краю «кармана». Что ж, очень предсказуемо. Правое предплечье нагрелось. В пальцах левой руки лихорадочно закопошились юниты. Часть колонии сформировала защитные оболочки вокруг жизненно важных органов.