— Где Стеф?
Хрипя, он поймал, вытащил к себе с топчана забарахтавшуюся под армейским одеялом фигуру. Ханс-Хорст-Хайнрих щурился и, кажется, ничего не понимал. Его руки отталкивали Искина, словно отгоняли кошмар.
— Какого дьявола…
— Стеф! — процедил Искин, целясь мужчине «вальтером» в глаз. Он и сам не понял, как пистолет оказался у него в руке. — Где Стеф?
— Кто?
— Девчонка. Дочка.
Ханс-Хорст-Хайнрих узнал Искина в неверном полусвете и побледнел.
— Ты это…
Выпущенный, он упал на топчан. На его заросшем лице под рыжими усами раскрыл рот испуг.
— Я ничего не сделал!
Тут бы Искин, наверное, и выстрелил. В душе он уже вынес приговор ублюдку, тот был виновен, никаких апелляций, никаких задержек процесса, ничего. Палец на спусковом крючке. Стеф, девочка моя!
Остановило его то, что рядом с Хансом-Хорстом-Хайрихом произошло движение, и из-за его плеча выглянула женская голова.
— Что происхо…
Искин опустил пистолет. Голова, тряхнув пышными, чуть сбившимися набок волосами заинтересованно проследила за его движением. Вслед за головой появились плечи, пухлая рука белой змеей легла Хансу-Хорсту-Хайнриху на голый живот.
— Мальчики, это, конечно, не мое дело, — произнесла женщина, — но если это из-за меня…
Искин издал горлом звук, оборвавший нелепые слова.
— Стеф, — прохрипел он.
— Я — Дитта, мальчик, — сказала женщина. Отерман за стойкой как-то спрашивал ее про воду на этажах. — Ты ошибся.
— Я не то… — сказал Искин, скрипнув зубами. — Я ищу девчонку, он видел…
«Вальтер» качнулся в его руке, и Ханс-Хорст-Хайнрих поспешил выставить ладони.
— Стой-стой-стой! — быстро заговорил он. — Я твою девчонку не трогал. Клянусь! Я усвоил урок, я усваиваю уроки, я не контуженный.
— Где? — выдохнул Искин.
Ханс-Хорст-Хайнрих едва не подскочил.
— Да я-то откуда знаю? Я вот с ней, — он наощупь занес руку, неловко пытаясь обнять Дитту. — Я с ней сплю.
— Странно, — сказал Искин.
Горечь пронзила его. Он оглядел комнату. Нет, Стеф здесь не было. Господи, Стеф, дочка, где ты? Может, стоит на все общежитие…
— Простите.
…завыть?
Искин повернулся и вышел в коридор. Заглянул обратно, вызвав испуганную оторопь на рыжеусом лице.
— Я тут замок…
Он махнул рукой, понимая, что важность выбитого замка ничего не значит. Вообще ничто ничего не значит, кроме Стеф. Качнулись сиреневые стены. Ноги привели его обратно в его номер. Он был пуст. Стеф не вернулась, хотя у него была мысль, что она решила его попугать и на время спряталась. Искин сел на кровать. Покрывало было холодное, в его складках уже не чувствовалось тепла человеческого тела, как если бы Стеф лежала здесь пять, десять минут назад. Куда она могла выбежать? В туалет? На кухню?
Искин посмотрел на вещевой мешок. Он с усилием встал и подошел к столу, а затем принялся разбирать продукты, что Стеф так и не успела выложить. Сахарин. Свинина. Чай. Зубной порошок и бритвенные лезвия, наверно, стоит сразу… Он задумался. Стиснул губы. Брусок мыла выпал из руки. Что-то отвлекло Стеф, когда она сложила рис в одну горку, а пшенную кашу — в другую, понял он. Поэтому мешок и остался разобран лишь наполовину. Что-то отвлекло. Что-то или кто-то. Кто-то вошел в комнату…
Искин развернулся, стараясь заметить хоть что-то, что натолкнет его на правильный ответ. Этот кто-то — что? Позвал с собой? Или…
«Wir können zeigen», — вдруг возникли слова в голове. Мальчики могли что-то показать ему. Искин уловил желание сахарина и, вскрыв банку, торопливо высыпал едва ли не треть емкости в рот. Давайте, мои родные! Сколько угодно. Помогите, помогите мне! Он запил сахарин водой из чайника. До противного сладкая волна прокатилась по пищеводу.
Искин замер.
Левый глаз его задергался, зачесался, он зажмурил его, но юниты не дали ему поднять руку, чтобы проверить его состояние. Через минуту все в глазу поплыло, комната смазалась, и предметы стали трудноразличимы. Оказалось, что правый глаз все это время был слеп. Боль прошила мозг и словно отрикошетила от затылка, щелкнула по зубам.
Челюсти свело. Искин с трудом вытолкнул воздух из легких. Стеф, вот все, о чем он мог думать. Стеф, Стеф, Стеф.
«Sieh», — возникло вдруг прямо посреди мутного пятна, в которое превратилась комната. Правый глаз все также ничего не видел, но к левому неожиданно вернулось зрение, из ряби, из марева проступили стены, обрели четкость, окружающее пространство, хоть и окрасилось в голубоватые тона, но обзавелось деталями.