Искин повернул голову и увидел бледно-желтое, вытянутое пятно на кровати. Мальчики дали понять, что это тепловой отпечаток лежавшего человека. Очень слабый, почти трехчасовой давности. Вещевой мешок и рисовый концентрат хранили следы рук. Пальцы Стеф оставили едва видимые пятнышки на столе, на тумбочке, на чайнике. Следы ее ног…
Боль вспыхнула под черепом, и темнота прыгнула в глаз. Искин скрючился, упал на пол. Пришлось закинуть в себя еще пол-банки сахарина. Мальчикам необходима была подпитка.
Стеф.
Искин встал на четвереньки. Прямо от двери шли бледные отпечатки узеньких подошв. Их было много. Они накладывались друг на друга вокруг стола, слабо желтели у окна и у кровати. Следы тяжелых ребристых ботинок проступили чуть позже. Два человека побывали в комнате вместе или в одно и то же время со Стеф. Сорок третий и сорок пятый размер. Следы сорок третьего размера топтались у двери. Следы сорок пятого…
Искин поднялся, чувствуя, как каменеет, смерзается лицо.
Ботинки сорок пятого размера вплотную подбирались к узеньким туфелькам, замершим у стола. Похоже, разбирая продуктовый набор, Стеф и не подозревала, что происходит у нее за спиной. Ох, девочка.
Он не мог ни крикнуть ей: «Обернись!», ни сделать что-либо еще. Все это было в трехчасовом прошлом. Отпечатки ботинок приблизились, отпечатки туфелек сдвинулись, сделались прерывистыми, нечеткими и пропали. Ладонь на столе прочертила исчезающую тепловую линию.
А дальше человек в ботинках сорок пятого размера, постояв, двинулся в сторону шкафа. Там, за дверцей, в душной и вонючей утробе мальчики показали странное, неясное пятно. Медленно теряющее свой цвет.
Стеф!
На деревянных ногах Искин заковылял к шкафу. Девочка моя! Дочка! Пальцы не сразу уцепились за тонкую металлическую скобу, служащую ручкой.
— Стеф!
Тот, кто помещал ее в шкаф, втиснул Стеф между матрасом и боковой стенкой, и для этого вытащил и поставил ей на голову биопак. Всем лицом она уткнулась в ткань матраса. Колени к груди, руки между колен. Кому-то, видимо, показалось смешным попробовать сложить человека, как вещи укладывают в чемодан, в тесное, ограниченное пространство.
Она не сказала, обиделась, хотела к морю…
— Стеф!
Искин с трудом, дрожащими руками выковырял ее из темноты, из вонючих недр. Скатился на пол и треснул биопак. Повалилась перекладина с «плечиками». Хоть сто, хоть двести тысяч раз. Плевать. Девчонка уже затвердела, он со стоном подхватил ее на руки. Сжавшийся, захолодевший комочек.
— Что ж ты, дочка…
Искин не помнил, сколько просидел со Стеф на кровати. Руки баюкали, гладили, перебирали прядки. Губы шептали. Слезы катились по щекам и падали вниз. В груди звенела боль, которой не было выхода. Надо было не ходить с Балем тогда, думал Искин. Вызвали бы санитарную службу, осталась бы жива…
Стеф.
Тонкая, коричневато-бурая странгуляционная борозда обвивала ее шею. Убийца, подкравшись со спины, задушил девчонку крепким шнуром. Он был силен. Держал ее, прогнувшись, на себе, пока она не перестала дышать. Стеф, должно быть, успела испугаться, но всплеск страха был короток, потому что довольно быстро пришла тьма. Закрыла глаза, успокоила стук сердца, потянула за собой.
К морю, к морю, к морю…
Извини, сказал он ей. Я не смог быть рядом. Я не смог защитить. И простились неправильно. Я все понимаю, дочка. Ты можешь злиться. А такому, как я, стоит быть мудрее. И мягче. Только понять это получается не сразу. Ведь ты теперь очень далеко от меня. Прости. Прости, Стеф. Я очень люблю тебя.
— Лем.
Подняв голову, Искин увидел Ирму и удивился, откуда она взялась в его номере. Разве он не закрыл дверь?
— Уйди, — сказал он.
— Это Стеф? — тихо спросила Ирма.
Искин хотел прогнать ее, но лишь кивнул. Света стало мало, а боли много. Где-то внутри, позвякивая, родилась дрожь.
— Она… мертва?
Искин зарычал. У него затряслись колени и плечи. Нет, она жива! Жива! — хотел закричать он. Но слова застряли в горле.
— Тише, Лем, тише, — сказала Ирма, обнимая его голову. От нее пахло кофе и сигаретами. — Кто это был? Ты знаешь, кто это был?
Искин убрал волосы со лба Стеф. Несколько секунд, через чужие руки, он всматривался в ее лицо, спокойное и равнодушное ко всему. Нет, Стеф до сих пор казалась хмурой.
— Хайматшутц.
— Что? — Ирма склонилась, впилась в его глаза своими. — Здесь? Откуда?
— Приходили за мной, нашли ее, — мертво ответил Искин.