Стеф мотнула головой.
— Я же на улице все время.
— А клиенты? Ты теряла у кого-нибудь из них сознание?
Стеф застыла, задумавшись, с вилкой во рту.
— Это вы про случаи до заражения спрашиваете? Один раз. Было один раз. Но там… там, в общем, не поэтому поводу.
— Не понял, — сказал Искин.
— Мы там покурили кой-чего. Все вместе. Я отрубилась, но совсем ненадолго, — Стеф скривилась. — Я даже самой первой проснулась.
— Все равно бред, — сказал Искин. — Юнитами не разбрасываются просто так. Юниты — это контроль.
Стеф наклонилась к нему.
— А люди от них в зомби превращаются?
Глаза ее распахнулись в ожидании ответа. Искин подумал, что ей и страшно, дурочке, и сладко представлять себя человеком-куклой.
— Нет, — сказал он, — люди превращаются в функции, по выполнению которых возвращаются к обычной жизни. Иногда это одно, два действия, иногда — сложный комплекс мероприятий. Но чаще всего это банальная разовая задача. На большее элементарно не хватает возможностей. Правда, у Кинбауэра были грандиозные планы. Им планировалась вакцинация всех граждан Фольдланда, достигших четырнадцати лет, о-колониями. То есть, ордунг-юнитами, колониями, нацеленными на поддержание правопорядка и берущими на себя управление носителем в случае нештатной ситуации. Проект школьной обработки — из тех же планов.
— У нас в школе ничего подобного не было, — заявила Стеф.
— Я совсем не про то. Ладно, — спохватился Искин, — это все лирика. Собирайся, мне надо идти. Я уже опаздываю.
— Я не доела! — запротестовала Стеф.
— Возьми с собой.
Искин надел пиджак.
— А можно с вами?
Девчонка сложила одноразовую тарелку пополам, получая удивительный картонный сэндвич с кашей посередине.
— Ты думаешь, это разумно?
— Я могу пригодиться.
Искин фыркнул.
— Нет, — сказал он, пропуская ее вперед. — Мне ты пригодиться точно не можешь.
— Вы еще не знаете, что я могу!
— И что ты можешь?
Искин захлопнул дверь.
— Ну, как бы… — Стеф прервалась и слизала кашу, выдавленную за края тарелки. — Я по хозяйству могу. И за покупками сходить. Запросто! А в школе нас учили работе на конвейере. Знаете-нет?
— Знаю, — Искин повернул ключ в замке. — Но у меня нет сборочного цеха.
— И зря!
Утверждение показалось Искину забавным. Как будто он мог позволить себе арендовать что-то больше комнаты в общежитии. Да раз плюнуть! Что цех! Не прицениться ли нам сразу к «Rill grossische fold-fabrik»? Хотя нет, кто продаст? Но претендовать на «Helmut Fabe Konstriktion» виду их плачевного положения, почти банкротства, кажется, было можно.
Смешно.
Из этой же серии было удивленное замечание Эриха Крепеля, когда Искин в «Ла Форже» попросил лишь чай. Мой дорогой друг, сказал тогда Крепель, никогда не знавший проблем с деньгами, обязательно закажите себе «лёвенманн», здесь его замечательно готовят. Чудесный местный рецепт! Красное вино, гвоздика, перец, мед и капелька грушевого сиропа. Разве это не стоит несчастных десяти марок?
Искин соглашался, что стоит.
Но пил чай, который в ресторации стоил три марки, а через улицу, в маленьком подвальном кафе «Шарез», всего десять грошей.
Искин и Стеф спустились на первый этаж, и дальше пришлось пройти его насквозь, чтобы добраться до лестницы и, одолев длинный пролет, оказаться в холле.
Дурацкая планировка.
Общежитие просыпалось. На общей кухне уже позвякивали посудой. За стенкой звучала узнаваемая музыкальная тема новостного радиоканала. Волосатый смуглый большеротый Сидик стоял у своей двери и что-то набирал одной рукой в виссере. Вместо второй руки у него был дешевый протез-держатель, затянутый в резиновый водонепроницаемый чулок.
— О, Лем, привет! У вас есть вода?