— Но там же белковый раствор…
— Нет никакого раствора. Юниты прекрасно существуют и без него.
— Простите, Вальтер, — мотнул головой Искин, — Кинбауэр однозначно… Он же рассказывал, что юнитам необходима защита от агрессивной среды.
Он умолк. Костигер ждал.
— Это вранье? — спросил Искин.
— Я вам могу сказать, Людвиг, что Рудольф сам не понимал, что такое юниты и для чего они предназначены. Про защитные белковые оболочки ему рассказали в одном из институтов, где он консультировался, и он тут же придумал их для своего проекта и получил несколько тысяч марок на воспроизводство растворов. Но юнитам они были не нужны.
— Тогда что такое — юниты?
— Прекрасный вопрос! Вы видели их вживую?
— Скорее, вмертвую. В «Альтшауэр-клиник» мне доводилось извлекать колонии.
— Прекрасно! — обрадовался Костигер. — Значит, вы имеете о них хоть какое-то представление. На первый взгляд, мелкая металлическая пыль, так?
— Так, — сказал Искин.
— И на второй тоже. Кинбауэр возил эту пыль в Мюнхенский технологический, к Руске, который занимается электронными микроскопами. Четырехсоткратное увеличение выявило у этой пыли лишь странный структурный рисунок. И все.
— Тогда…
— Хотите, расскажу, откуда у Рудольфа появились юниты? — спросил Костигер.
— Хочу. Но вы откуда это знаете? — поинтересовался Искин.
— Кинбауэр сам мне рассказал. Мы иногда с ним… В общем, ему было недостаточно вас в роли слушателей, тем более, что он не говорил вам правды, а мне…
— Извините.
Напарник Костигера открыл дверь и внес жестяной поднос.
— Ах, да-да, Крис, мы почти готовы, — заявил Альфред-Вальтер, очищая стол от бумаг. — Разрешите, я уберу.
Он отправил оба пистолета в ящик стола.
На подносе оказались две миски с разваренной рисовой кашей, две кружки с кофе, пирамидка из тонко нарезанных бутербродов и бокал с красным вином. Одну из мисок Крис поставил напротив Искина, предварительно положив салфетку, выдал ложку.
— Ешьте.
— Спасибо.
Искин придвинул стул, выцепил себе бутерброд. Крис с боковой стороны подсел третьим. Странная у них получилась компания.
Жуя кашу, Искин вспомнил Стеф, как она радовалась, когда сварила концентрат имени господина Пфальца, как мечтала полить его вареньем, как складывала картонку с остатками, приберегая их на следующий день. Это уже не вернется. Каша застряла в горле, слиплась комком. Искин отложил ложку, отхлебнул кофе из кружки.
— По-моему, недурно получилось, — сказал Крис, глядя на Лема. — Или нет?
— Нет-нет, хорошо. Просто… пусть остынет, — сказал Искин.
Костигер, пригубив вина, откинулся на спинку кресла.
— Мы как-то выпили с Кинбауэром, — сказал он. — Он искал компании, ему нужно было поделиться, и я слегка проявил инициативу. Достал чешской «бехеровки», которую он трепетно любил, предложил отметить какой-то наш очередной успех. Не с Ральфом же ему пить? Про Штильмана уже и не говорю. А в одиночку, согласитесь, Людвиг, пить глупо. Чистый перевод хорошего продукта.
Искин откусил бутерброд. Крис наворачивал кашу, деликатно постукивая ложкой о стенки миски. Костигер бросил взгляд на часы.
— Кого-то ждете? — спросил Искин.
— Покупателя на остатки юнитов, — сказал Костигер. — Надеюсь, вы не будете мне препятствовать в силу то, что я вам рассказал и еще расскажу.
— Мне полагается поверить вам на слово?
Альфред-Вальтер повел бокалом в сторону.
— Увы. Но, думаю, вы поверите. Кинбауэр признавал вас талантливым и достаточно умным человеком.
— Странно, — заметил Искин. — Мне казалось, он видит в нас исключительно рабочий материал.
— Материал материалу рознь. От женщин, кстати, оказалось мало толку, даже по программе «материнство».
— Почему?
— Вы не даете мне договорить, Людвиг. Имейте терпение, — сказал Костигер и снова отпил вина. — Это был год тридцать первый, возможно, начало тридцать второго. Несколько месяцев до вашего побега и смерти Плюмеля. Возможно, где-то после Сальской области. Мы пили у Кинбауэра дома. Он редко выбирался из Киле, но держал прислугу, поэтому дома было чисто. Помню его выглаженные рубашки. Впрочем, это не важно.
Рудольф был достаточно проницателен, чтобы видеть, что юниты у нас, вспомогательного персонала, вызывают неподдельный интерес. Вероятно, он догадывался, что и Штильман, и я, и Сильессон отчитываемся кто перед хайматшутц, кто перед «Альтенэрбе», канцлером или Министерством Науки. Он не подпускал нас в бокс с Плюмелем, но понимал, что этим провоцирует всю четверку на определенные действия. Не на бунт, конечно, но, скажем, на воровство контейнеров и растворов с юнитами и преувеличенное любопытство к конвейерной линии и к тому же Плюмелю — определенно.