— Тогда гренки с джемом и кофе, сладкий.
Официант кивнул.
— Хорошо. Принесу через пять минут.
Он удалился, и Искин, чуть морщась, потискал забинтованную руку. Мессер наблюдал молча. Потом, почесав родинку-слезу у глаза, склонился к тарелке.
Было малолюдно. Буки под порывами ветра шелестели кронами. Где-то вдалеке, словно в другой жизни, сигналил омнибус.
Официант принес кофе и гренки на блюдце. Искин сразу попросил счет и расплатился. Мессер съел большую часть биточков и колбасок. Наконец он, выдохнув, откинулся на спинку стула и промокнул губы салфеткой.
— Так что вы хотели мне сообщить, господин Искин?
Искин пригубил кофе.
— Я хочу сообщить вам, что юнитов больше в городе не будет, — сказал он.
Мессер хмыкнул.
— Вы на сто процентов уверены?
— На девяносто девять.
— То есть, Киле-фабрик все же закрылась окончательно?
— Да.
Мессер отложил салфетку.
— Из Киле, как я понимаю, была утечка?
— Очень локальная.
— Это как-то связано со смертью некой Лилиан Зуле, оберштурмфюрера хайматшутц, ночью в отеле «Вейзинг» на Мельберг-штросс?
— Нет.
— И вас там не было?
— Я был в другом месте, — сказал Искин.
— Можно спросить, каком?
— Я не смогу ответить точно. Я… я был не в том состоянии, чтобы запоминать.
— Хорошо, — сказал Мессер, — я понимаю.
— Вы не понимаете.
— Мне известно, что вы потеряли девушку, которую записали своей дочкой. Насколько я в курсе, ее задушили и чуть ли не в вашей комнате. Криминальная полиция, кстати, хотела бы видеть вас в участке на Литмар-штросс.
— Они думают, что это я? — спросил Искин.
Мессер пожал плечами.
— Не мое ведомство. Думаю, они в тупике. Она была дорога вам?
— Да, — сказал Искин.
— И ночью вы искали тех, кто мог ее убить?
Искин усмехнулся.
— Я уже разобрался.
Мессер снова посмотрел на его замотанную руку.
— Страшный вы, получается, человек. Ничего не скажете по этому поводу?
— Нет.
«Безопасник» потер подбородок.
— Хорошо, с этим пусть разбирается полиция. Вы же не собираетесь от нее бегать?
— Еще не знаю, — сказал Искин.
— Сколько человек вы убили?
Искин посмотрел Мессеру в глаза.
— Хотите зафиксировать признание на диктофон?
Мессер выложил черную коробочку из нагрудного кармана пиджака на стол, щелкнул кнопкой.
— Все, не записывает.
— Извините, Август, мне нечего сказать.
— Хорошо, а по поводу юнитов?
Искин взял гренок и обмакнул его в кофе.
— Недалеко от ферм Грюнерхюгель есть фабрика, там найдете продавца и покупателя, — помедлив, произнес он и опустил гренок обратно на блюдце.
После того, как Мессер упомянул Стеф, есть ему в «Кипарисе» расхотелось.
— Я могу хотя бы узнать, кто они?
Искин кивнул.
— Продавец — Вальтер, один из бывших подручных Кинбауэра, покупатель — некто Лукас, с ним был еще некто Виктор Раухер. Больше я о них ничего не знаю.
Мессер достал книжечку в темной кожаной обложке и записал имена карандашом.
— Если это тот Лукас, о котором я думаю, то он довольно высоко ценится в местном хаймвере, да, пожалуй, и в общереспубликанском. Он жив?
— Возможно.
— В каком смысле? — удивился Мессер.
— Мне было важно уничтожить емкости с юнитами, — сказал Искин. — А не то, что Лукас хотел их опробовать на канцлере.
Мессер вздохнул.
— Хотите откровенно?
Искин сухо улыбнулся. Это было как поощрение.
— По мне было бы лучше, если бы вы его убили, — сказал Мессер. — Потому что в плоскости политического заговора у расследования не будет никаких шансов на успех. Хаймвер сейчас почти что вторая власть. А может быть и первая.
— Все замнут?
— Обязательно. А преступником выставят вас. А юниты вообще пропадут из поля зрения. Он видел ваше лицо?
— Да. Но он меня не знает.
— Ладно. Фабрика у Грюнерхюгель?
— Возможно, там уже полиция, — сказал Искин.
— Было шумно?
— Да.
— Что ж вы сразу-то!.. — вскочил Мессер. — Мне срочно нужно туда.
Он забыл плащ на спинке стула, вернулся, пожал Искину руку и по буковой аллее быстрым шагом направился к выходу на улицу.
Берштайн был зол.
— Лем! Лем, я жду тебя уже шесть часов! — накинулся он на Искина, поднявшегося на второй этаж клиники. — Тебя нет! А полицейские есть! Слава Богу, сейчас уже нет, но были! И клиенты как с цепи сорвались — один за одним, один за одним. Я уже не за себя, я за «Сюрпейн» боюсь!