Видно было, пыл его угас.
— Я подумаю, — сказал Искин.
— Вы же не социалист? — спросил мужчина, уставившись на него бесцветными глазами.
Искин улыбнулся.
— Я — беженец.
Лицо собеседника запахнулось, будто дверь в комнату. Качнув головой, он отступил, даже спрятался за старуху. Мимо тек автомобильный поток. Среди «мерседесов», «крафтов» и «опелей» нет-нет и попадались местные «австро-даймлеры» и «штейры». Омнибусы же все сплошь были производства фольдландовских заводов, в основном, «зауэры» и «кэссбореры». Длинные, на сто с лишним пассажиров, междугородние «кэссбореры», проезжая, сверкали синими и белыми лакированными бортами. Ехали в Линц, Варсбург, Клагенфюрт, Загреб и Падую. На одной из табличек, прикрепленной к лобовому стеклу, Искин конечным пунктом разглядел греческие Салоники.
Стеф припрыгала на одной ноге.
— Я — все, — сказала она. — Вода очень вкусная.
— Теперь, если что, терпи, — сказал Искин.
— Пфф! А омнибуса не было?
— Нет пока.
— Видишь, я успела.
— И все, стой.
Солнце целиком всплыло над крышами и, посветив с минуту, тут же увязло в облачной пелене. Серый покров, затягивающий небо с севера, казался бесконечным. На асфальт упали первые капли. Дома и улица потемнели. Кто-то, предусмотрительно захвативший зонт, уже поднял его над головой.
Омнибус на Бюргер-плац подошел, когда над стоящими в очереди на остановке громыхнуло. Открылись двери, и люди торопливо принялись забираться в салон. Худой мужчина, предлагавший Искину отправить Стеф в хаймвер, приподнял портфель над головой. Водитель принимал деньги и отрывал билетную ленту.
— Давай, — подтолкнул девчонку Искин.
Стеф поднялась на ступеньку. Все сидячие места уже были заняты. Галдели мальчишки, глядя, как сбегают по стеклам капли. Кто-то отряхивал шляпу. Любитель хаймвера протирал латунные пряжки портфеля рукавом.
— Два билета.
Лем разменял десятку. Водитель закрыл дверь. Омнибус тронулся и покатил по Кламке-штросс. Сверкнула молния.
— Проходи дальше, — сказал Искин Стеф.
Они забрались в самый конец салона, протиснувшись между людьми. Здания и тротуары, проплывающие за стеклами, размывало, штриховало дождем. На сиденье рядом полная женщина везла пустую кадку, а мужчина читал «Kronen Zeitung», на развороте которой кто-то ехидно высмеивал последнюю речь Шульвига.
— Ох и не повезло нам, — сказал кто-то. — В такой дождь какая рыбалка?
Стеф потеребила Искина за рукав пиджака.
— Что? — наклонился он.
— Хочешь, что-то скажу? — спросила Стеф.
Лицо ее было серьезно.
Омнибус остановился и выпустил трех пассажиров под зябкие дождевые струи. Взамен, отряхивая зонт, поднялся мужчина в старом, потрепанном кителе. Также он оказался обладателем бравых, закручивающихся вверх усов.
— Что-то случилось? — спросил Искин, переключая внимание на Стеф.
Девчонка приблизила губы к его уху.
— Я полгода провела в фольдюгенде, — прошептала она. — И из винтовки стреляла. Три раза. У меня даже значок есть. Он в коммуне остался.
— А потом?
— Потом мы с Кэти сбежали.
— Не понравилось?
— Сначала было весело. — Стеф умолкла, выдавила слабую улыбку. — Мы маршировали, как эти… — Она качнула головой вбок, назад, в сторону давно скрывшейся Редлиг-штросс. — Ходили по Кинцерлеерну, а нам хлопали. Мальчики были все солдаты, а мы — медицинские сестры. И мы пели про Фольдланд и цветы на могилах героев. У нас многие плакали, когда пели. Я тоже. К нам даже Пирхофф приезжал.
— Пирхофф? Не знаю такого.
— Первый комиссар фольдюгенда.
Омнибус продирался сквозь не на шутку припустивший дождь. Летели брызги. Впереди и по бокам движущиеся автомобили проплывали растянутыми, размазанными пятнами. Искин подумал о безуспешной попытке обогнать грозовой фронт. На юг, на юг!
— Вот, — вздохнула Стеф и тихо продолжила: — А потом оказалось, что есть жесткий распорядок, когда вставать, когда ложиться. Девочки должны одно, мальчики другое. Самое главное для девочки — это материнство.
Искин кивнул.
— Еще есть позорный столб, карцер и отдельный домик для тех, кто провинился. То есть, не показывал успехов, был последним в соревновании, много болтал, не слушал речи Штерншайссера или не спал после отбоя.
Одно из сидений освободилось.
— Садись, — сказал Искин Стеф.
— Не хочу, — ответила девчонка.
Она была напряженная и прямая. Почему-то Искин подумал, что она все еще видит шагающий за барабанщиками молодой хаймвер. За стеклами тенью мелькнул близкий дом, словно гигантское подводное чудовище, на миг проявившее к омнибусу любопытство.