— Там чуть не убили мальчика, — выдохнула Стеф. — За то, что он сказал, что «коричневые рубашки», когда Штернштайссер пришел к власти, убили его отца. Ему кричали, что его отец был коммунист, любитель Красного Союза, сочувствующий всякой погани, которая видит Фольдланд на коленях перед Европой и американскими евреями. А он сказал, что его папа просто пытался прекратить погром у соседей.
На следующей остановке человек десять вышло из салона, и омнибус сделался полупустым.
— Шольхов-штросс, — сказал водитель. — Следующая — Грюнер Маркт.
Искин все же посадил Стеф на освободившееся место, сел рядом сам.
— Мне этот мальчик нравился, — сказала Стеф, царапая ухо Искину полями шляпы. — А его привязали к столбу и кидали в него яйца и картофель. Но он же ничего не сделал! И всех нас заставили кричать, что он коммунист, урод и враг.
— И ты тоже кричала?
Девчонка чуть заметно кивнула.
— Да, — сдавленно ответила она.
— Понятно, — приобнял ее Искин. — Будем надеяться, что здесь этого не случится.
— Я все равно отправлюсь на море, — упрямо заявила Стеф.
Дальше они молчали. Искин не знал, о чем думала Стеф, она дышала на стекло и выводила пальцем волны и купающихся в них человечков. Сам же Искин начал прикидывать, что можно собрать, кого предупредить, куда выехать.
Сразу границы не перекроют. Будет хаос, будет неразбериха, Фольдланд тоже давал уехать всем желающим. Берштайн и Ирма — им надо сказать обязательно. Потому что если вокруг тебя ходят с маршами во славу старой империи, значит, она вот-вот сделает попытку возродиться через молодых идиотов. Фольдюгенд, хаймвер, союз защиты родины — уже не важно, под каким названием они выступают. Просто в один момент эти бестолковые, оловянноглазые парни придут к тебе домой и спросят, готов ли ты поддержать их. Или ты враг, скрытый извращенец, псих, шпион? Хайматшутц по тебе плачет.
Господи, неужели никто не видит? Или видят, но не могут ничего сделать? А что если это исторически предопределено? Многим же нравится. И Отерман соскучился по порядку, и мужчина из очереди, с оленьим значком на лацкане, и старуха из нее же. Наверное, проведи опрос по всему Остмарку, половина страны, как минимум, будет не против объединения с большим братом. Дойчи и остдойчи. Асфольд звенит в крови. Один, когда-то разделенный народ. Не пора ли снова?
Значит, в Италию к дуче. Или, пожалуй, в Грецию. Франкония не вариант, Португеза смотрит в рот Эспаньоле с каудильо Франко. Балканы? Польша? Или вообще вон из Европы? Красный Союз? Искин усмехнулся.
— Что? — спросила Стеф, почувствовав, как он шевельнулся.
— Подумал о Красном Союзе.
— Там моря нет.
— Есть.
— Все равно там страшно.
— Почему?
— Так все говорят.
— Все в Фольдланде?
— И здесь.
— Может, врут?
Стеф легкомысленно пожала плечами.
— Ну и что? Это далеко.
— Просто, есть сомнения.
Мир вдруг резко посветлел. Омнибус вывалился из дождя на умытую, свежую улицу, мелькнули пестрые тенты и аккуратные дощатые павильончики, выстроившиеся по периметру овальной площади.
— Грюнер Маркт.
Дверь открылась, вышли одни из последних пассажиров, кто-то выругался, попав ногой в лужу.
— Наша — следующая, — сказал Искин.
Хватаясь за поручни, он двинулся в начало салона. Стеф, следуя за ним, ушибла коленку и с шумом втянула воздух.
— Дурацкие сиденья!
Они встали у двери. Омнибус дрогнул и мягко покатил от павильончиков прочь. Водитель оглянулся.
— Следующая — конечная.
Искин кивнул. Стеф просунула пальцы ему в ладонь. Он слегка пожал их, чувствуя тонкие косточки под кожей.
— Ты меня теперь ненавидишь? — спросила она.
— С чего бы? — удивился Искин.
— Ну, за то, что я была в фольдюгенде.
— Это не имеет никакого значения.
— А что имеет?
— Что ты здесь.
— Тогда ладно.
Снаружи потянулось распаханное поле за невысоким заборчиком. Дальше обнаружилась вытоптанная, рыжая от кирпичной крошки площадка, огороженная сеткой. Омнибус повернул, и по правому борту открылось длинное серое здание с отходящими в стороны рукавами. На флагштоках перед ним, прибитые дождем, висели флаги Остмарка, Франконии, Британии и неофициальный флаг лиги наций. Мелькнули несколько тракторов и механизированных тележек, выстроенных у обочины. Работники в штанах на лямках кучковались около дощатого фургончика на колесах. У площади перед невысоким белым зданием омнибус остановился. Вокруг, будто палки, торчали саженцы.