— Бюргер-плац.
Дождь уже даже не моросил, хотя тротуары и земля были мокрые. До центра по адаптации и работе с беженцами пришлось идти метров триста. Белели флагштоки. Искин и Стеф миновали два поднятых шлагбаума и пустую будку. Никто не шел за ними следом, ни один человек не спешил от здания к остановке.
— Как будто никого нет, — сказала Стеф.
— Просто мы рано, — сказал Искин, хотя и сам был в некотором недоумении.
Когда он посещал этот центр последний раз, тот напоминал растревоженный муравейник — все куда-то спешили, толклись на широком крыльце, сновали из кабинета в кабинет или, сойдя со ступенек, сосредоточенно окуривали сигаретным дымом каштаны. Дети и женщины сидели на скамейках. Длинные хвосты очередей вились по дорожкам и ныряли в окантованные железом высокие двери. Многочисленные головы мелькали в окнах второго и третьего этажей. Разноголосо шелестел воздух.
Возможно, просто упал поток.
Копошение жизни, впрочем, скоро обозначилось. У правого крыла под присмотром полицейского человек двадцать ожидали, когда их запустят внутрь, упирались ладонями в железные перила, курили, переминались. В выгородке рядом с левым крылом затарахтел, плюнув выхлопом в небо, двигатель. На первом этаже открыли несколько окон.
Искин и Стеф поднялись по широким ступенькам. Центральные двери были открыты, они спокойно зашли. Внутри было гулко и просторно. За пустым гардеробом и кафе в четыре столика, тоже пустым, обнаружился коридор.
В начале коридора за массивным столом, придавившим своими массивными ножками ковровую дорожку, при лампе и телефоне сидел строгий мужчина в сером костюме. Сидел прямо и смотрел строго перед собой, словно тренировал выдержку.
— Можно? — спросил его Искин.
— Что? — встрепенулся мужчина и сделал внимательное лицо, вытянув губы в гузку.
— Вы работаете?
— Да, я работаю, — подтвердил мужчина.
— А Центр?
— Центр? — мужчина, перегнувшись через стол, выглянул в коридор. Он едва не боднул Искина головой в живот. — Работает. Обязательно работает. Как же! Все с утра уже здесь. Вы по какому вопросу?
— Хочу зарегистрировать дочь и продлить карточку беженца, — сказал Искин.
— Я — дочь, — подступив, сказала Стеф.
В подтверждение своих слов она сняла шляпу. Улыбка, которую она подарила сидящему, была лучезарной.
— Нет-нет-нет, — замотал головой мужчина, — это невозможно. Это разные кабинеты.
— Но они работают? — наклонился Искин.
— Да, но это, кажется, туда, — мужчина показал пальцем в правый рукав коридора, — и на второй этаж. Вы не сможете сделать это одновременно.
— А последовательно?
— После… — мужчина застыл с приоткрытым ртом. На его молодое лицо и шею словно брызнули кармина. — Да, извините, это можно. Это получится. Вы можете успеть до обеда.
— А регистрация на втором?
— Да. Была там, — мужчина слабо улыбнулся. — Но вам необходимо будет сделать фотокарточку и внести дочь в картотеку.
— Я знаю, — сказал Искин.
Он взял Стеф за руку.
— До свидания, — сказала мужчине девчонка.
Длинный лестничный пролет изгибался вдоль округлой стены. Часть стены была задрапирована в государственные цвета Остмарка. Висели портреты в тяжелых рамах. Стеф, пока они поднимались, читала надписи на латунных табличках.
— Эрцгерцог Леопольд Седьмой, император Франц Первый, император Фердинанд Первый, император Франц Иосиф Первый… Ой, у нас они тоже были! — объявила она. — Вот этого, с баками, я помню!
Она чуть ли не поскребла пальцем подбородок Франца Иосифа.
— Успокойся, — сказал Искин, — не мудрено наличие одних императоров, раз Остмарк и Фольдланд были одним государством.
— Асфольдом?
— Асфольд был куда раньше. Во времена Барбароссы, крестовых походов, замков, мечей и копий.
— Почему же все хотят вернуть такую древность? — спросила Стеф.
— Потому что им кажется, что эта древность — ослепительна, и им достанется кусочек древней славы, — сказал Искин. — Спроси чего-нибудь полегче. Гоняться за призраками былого — наша национальная забава.
— И Остмарка, — добавила Стеф.
Они пошли по тихому коридору с лавками у стен. Белели двери, начинаясь с двадцать первого номера. По левую руку были четные, по правую — нечетные.
— Вообще-то, — сказал Искин, — британцы тоже не против вернуться в прошлое. Спят и видят возрождение королевства времен короля Артура.
— А он был до или после Барбароссы?
— До. Лет на шестьсот раньше.
— Пфф! Откуда они знают, что тогда было хорошо?