— Вам теперь на Хумбольдт-штросс, там выдача.
Искин улыбнулся в прорезанное в фанере окошко.
— Спасибо, я знаю. Они не собираются переезжать?
— Нет, вроде бы.
Когда он вернулся к Стеф, та в гордом одиночестве вышагивала от одной стенки к другой рядом с дверью двенадцатого кабинета. При этом, разворачиваясь, вставала на носки и поддергивала штаны. Это было забавно, так и хотелось улыбнуться.
— Что, наша очередь? — спросил Искин, уминая документы во внутреннем кармане пиджака.
Стеф кивнула.
— Тогда пошли, — он взялся за дверную ручку.
— Я не могу, — сказала Стеф, продолжая изображать добросовестного коридорного патрульного.
— Почему?
— Потому что я терплю.
Искин поймал ее на очередном шаге.
— В смысле?
— Если походить, не так хочется писать, — шепотом объяснила Стеф. — А там, наверное, придется стоять.
— О, Господи! — сказал Искин и отвел девчонку в нишу к туалетам. — Давай. Только быстро.
— Это все фруктовая вода, — сказала Стеф, исчезая за дверью.
— А самой не сообразить?
— Не-а, — отозвалась девчонка. — Я очередь держала.
Искин вздохнул. Ох, Стеф. На все есть ответ! Он потер тупо занывшую грудь. Почему-то вспомнилась Хельма, ее лицо, вытянутое, с длинноватым носом, веснушками и маленьким ртом. Большие, удивленно распахнутые глаза делали ее прекрасной. Если бы у них случилась дочь, то была бы она уже одного возраста со Стеф. Или даже на год или на два старше. Но случилось другое.
Исправительный изоляционный лагерь для неблагонадежных элементов Шмиц-Эрхаузен главного административно-хозяйственного управления Хайматшутц.
Искин прикрыл глаза. Нет, вспоминать Хельму было не к добру. Как только он видел ее перед глазами, обязательно происходила какая-нибудь гадость. В прошлый раз пришлось спешно бежать из тихого Бренна. Хотя виной тому мог быть и приступ паранойи. Может, сейчас на Хумбольдт-штросс ему не продлят статус?
— Я все.
Стеф вышла из туалета, тряся мокрыми руками.
— Там что, нет полотенца? — спросил Искин.
— Не-а.
— Ну, вытри о брюки. У меня нет с собой платка.
Они подошли к кабинету и обнаружили, что он закрыт. Искин постучал, ответом ему была тишина. В коридоре все также, пялясь в пустое, открывающееся ему пространство холла, сидел за столом молодой человек.
— Извините, — обратился к нему Искин, — мы должны были попасть в двенадцатый кабинет, но он почему-то заперт.
— Это не удивительно, — сказал мужчина, чуть повернув голову. — Вы не знаете внутреннего распорядка.
— Возможно.
На лице мужчины отразилась слабая улыбка.
— У нас — обеденный перерыв.
— А вы? — спросила Стеф.
— Я? — нахмурился мужчина.
— У вас, наверное, тоже должен быть обеденный перерыв.
— У меня?
Мужчина привстал, снова сел, поднялся уже полностью. Рот его приоткрылся. Глаза сделались напряженными.
— Вы правы, — подал он руку Стеф. — Вы совершенно правы.
Мужчина вышел из-за стола. В волнении он шагнул в холл, потом вернулся, убрал какую-то книжку в ящик и, посветлев лицом, не оглядываясь, направился к выходу из здания.
— Хорошо, что он не в Фольдланде, да? — спросила Стеф, когда мужчина, розовея пятнышком лысины, прошел в двери.
— Не думаю, что он совсем ненормальный, — сказал Искин. — Возможно, просто с трудностями развития.
— У нас одну такую девочку сразу отправили в приют, — сказала Стеф. — Она не сразу отвечала, когда ее спрашивали.
— Ладно, — Искин взял руку «дочки» в свою ладонь. — Пойдем что ли тоже пообедаем? Кажется, я видел кафе на Бюргер-плац.
Кафе называлось «У Якова». Оно располагалось сразу за частоколом саженцев, находясь в старом, но крепком здании о трех этажах. Здание было белым и голубым, тенты над окнами второго этажа — желтыми, буквы — золотистыми, а тумба с театральной афишей — пестрой.
Хозяина звали Вацеком, и расхождение его имени и названия кафе казалось нарочитым.
Искин взял себе шницель, Стеф пожелала колбасок с горчицей и салат. Они устроились за вынесенным под тент столиком, и буквально в метре от них плохо приклеенный плакат зазывал на премьеру «Доброго человека из Сычуани» с несравненной Сарой Линдер. Рядом приглашали на венгерский цирк с уродцами и львами. Правда, уродцев именовали не уродцами, а удивительными и отверженными созданиями. Но рисунки четко показывали, кто они есть.