— Стеф, — повернул голову Искин, — я буду поздно. Ты не жди, ложись спать без меня. Да, вот ключ.
Он передал девчонке ключ от комнаты.
— А ты? — спросила Стеф.
— У меня — дела, — сказал Искин. — Может быть, я вернусь уже утром. Наверное, это даже более вероятно.
— Я поняла, — сказала Стеф.
Она помрачнела и скрестила руки поверх вещевого мешка, стоявшего на коленях. Искин, отворачиваясь, вздохнул.
— Это не то, что ты думаешь.
— Я ничего такого не думаю, папочка, — сказала Стеф.
Искин почувствовал пинок по спинке сиденья.
— Стеф…
Сбоку понимающе завел глаза водитель: ох уж эти дети! Никакой личной жизни не оставляют родителям.
— Стеф, я не понимаю…
— Ты уже на десять километров дальше от моря!
Пощелкивал счетчик. На очередном повороте солнце выстрелило в лобовое стекло, заставив Искина дернуться и прикрыться рукой, почти ослепнув. Сквозь пальцы зарябили тени буков и тополей. Водитель прижался к рулевому колесу. Промелькнули здание почтамта и площадь имени Вальтера фон дер Фогельвейде с мраморной фигурой, простершей руки над городом. Кажется, поэт какое-то время служил придворным миннезингером у местного герцога. В одной руке — лютня.
Дзонн! Три марки сорок пять грошей, если скосить глаза.
«Фольдсваген» неожиданно вильнул и прижался к обочине. Совсем рядом выросла ограда из чугунных прутьев, прутья украшали щитки с двуглавыми орлами. За оградой стояла пара полицейских автомобилей.
— Литмар-штросс, — сказал таксист. — Полицейский участок.
— Спасибо.
Искин принялся выбираться. Стеф демонстративно отвернулась. Наверное, надо было что-то сказать ей, соврать, разрешить купить на сдачу сладостей, но Искин не придумал ничего, кроме неумной шутки.
— Весь концентрат не слопай, — сказал он.
Глупо.
Стеф ничего не ответила, лишь шевельнула плечом, руки ее обняли мешок, а Искину вдруг сделалось так тоскливо, так неуютно, так тошно, что он, поймав в пальцы один из прутьев ограды, почти зайдя во двор полицейского участка, шагнул назад.
— Стеф…
«Фольдсвагена» уже не было у обочины. Уехал. Несколько секунд Искин стоял неподвижно, уминая в себе странное чувство, будто он упустил что-то важное, не сказал, не выслушал, сделал что-то не так. Во рту скопилась противная, кислая слюна. Далеко до моря… Неужели это расстроило? Или сам вид Стеф, повернувшейся к нему затылком?
Ну, дурак, дурак, сказал себе Лем.
— Господин Искин?
От Гроэке-штросс к нему подошел Отерман. Был он в старомодном темном костюме, при галстуке и в шляпе.
— Здравствуйте, — сказал Искин.
Отерман пожал ему руку.
— Вы пунктуальны. Вам действительно так важно проверить мою внучку?
— Если бы мне дали возможность, я проверил бы всех ребят, что поймали вместе с ней. Кстати, Финн сейчас на месте?
— Да.
— Вы предупредили его насчет моей дочери?
— Таких вещей я не упускаю, — сказал Отерман, кажется, слегка обидевшись.
— Простите, она поехала в общежитие одна…
— Финн ее пропустит.
— Спасибо.
В вестибюле участка у длинной выгородки Отерман остановился, снял шляпу, глядя в зеркало, поправил седые волосы и крохотной расческой прошелся по усам.
— Пойдемте, — сказал он Искину.
За вестибюлем начинался зал, пройти в который мешал высокий деревянный барьер. За столом по ту сторону барьера сидел дежурный офицер. Виднелась только голова, увенчанная высоким кепи с орлом.
В глубине зала сидели, ходили люди, кто-то курил, светили большие лампы, постукивали клавиши пишущих машинок, звучало радио. На окрашенных серой и зеленой краской стенах висели редкие плакаты.
— По какому вопросу? — обратив внимание на вошедших, спросил полицейский.
— К господину инспектору, — сказал Отерман. — По поводу внучки. Ее арестовали.
— Имя инспектора?
Отерман вытащил листок с неровно накорябанной фамилией, сощурился.
— Господин Хартиг.
— Сейчас. Присядьте, — показал на лавку полицейский и перевел взгляд на Искина. — А вы?
— Я с ним, — сказал Искин, кивнув на Отермана.
— Присядьте тоже.
Дежурный офицер поднял трубку телефона. Голова его скрылась за барьером. Искин остановился у лавки, разглядывая фанерный щит с плохими рисунками пропавших людей.
— Вы долго будете осматривать Агне? — спросил Отерман.