Летов же совсем скоро пришел в себя. Он сразу почувствовал свежую кровь на лице, изнуряющую боль в животе и неимоверное напряжение всего тела. Ужасное состояние, но главное – совершенно помутненный рассудок, и боль, боль, умоляющая отпустить ее.
Всё. Летов больше не мог терпеть. Перед глазами стояло лишь потное лицо Кирвеса, которого он пытался задушить, свежая кровь на лице тешила его внутренности, а боль была настолько жуткой, что ее было необходимо убрать. Напряжение и тело, уже готовое убить, но лишенное добычи – все это складывалось в единый кровавый пазл, для полного сложения которого требовалось лишь умертвить кого-то. Не важно кого и как, главное – убить, сделать легче, отпустить свою боль и ощутить то столь желаемое блаженство, которое Летов испытал в Австрии холодным апрельским днем 45-го.
Летов схватил окровавленный нож (о, эта ужасная ошибка Кирвеса – он же мог забрать нож с собой!) и бросился на дверь. Сразу она, конечно, не открылась, но с удара пятого замок сломался и Летов врезался в соседнюю стену коридора. Бросился вперед и лишь по счастливой случайности никого из жителей не оказалось в округе – иначе бы они стали жертвами.
Летов не понимал ничего. Он не понимал где он, кто он, всё, что оставалось от разума было поглощено одной жаждой, одним зудом убийства. Вокруг все казалось размытым, в ушах был лишь писк – Летов и видел, и слышал мир по-своему, по-мертвячьи. Рванул вниз по улице. Ветер бил в спину, пытаясь разодрать истасканную по полу рубаху. Холода Летов тоже не ощущал, хотя шел в минус 25 в одной порванной рубашке и галифе. Он был в своем, ином мире, мире сумасшедшего, ищущего спасения и нашедшего его в самом страшном, что только может совершить человек.
Вот показался прохожий. Шапки у него не было, он опустил голову, держа полы пальто, и подставляя ветру лишь заметенную снегом макушку, а не лицо. Зрачки Летова опять сузились, он зарычал и это рычание подхватил ветер.
Бросок и первый удар. Нож пронзил живот неизвестной жертвы и повалил ее на снег. Летов упал сверху, вынул нож и зарычал на всю улицу: он выглядел как сущий безумец. Летов принялся бить ножом по всему животу, бил по груди, да с таким остервенением, что, если бы мог, наверное, удивился тому, что в нем сидело столько сил, хотя они постоянно прятались где-то внутри, под гнетом тяжелейшей депрессии. Один удар, два удар, двадцать два – их было не счесть, все тело покойного было изрезано ножом, а Летов весь, от голенищ сапог до обезумевшего лица, был в крови.
Минуты через четыре после начала этого безумства с соседней улицы прибежали двое постовых, раздирая холодную улицу криком свистка, и ударом сапога скинули Летова с убиенного. Придавив окровавленные руки Летова и выбив из них такой же нож, постовые связали их быстро снятой портупеей и всеми силами пытались не смотреть на изуродованное тело в чистом пальто, которое уже заметал, заметал без остановки снег, тая на пока что теплой плоти.
Летов рычал, бился в конвульсиях, но его придавил массивный постовой, держащий в руках заведенный «Наган». Вскоре прибежало еще патруля два, которые перегородили тротуар, спрятав за своими массивными стенами тело. Удара три сапогом по лицу хватило, чтобы заставить Летова потерять сознание и пять зубов, а, соответственно, и чтобы прекратить эти нескончаемые конвульсии и рев.
«Скорая» резко затормозила посереди улицы. Кирвес услышал сквозь перегородку громкий возглас водителя: «Ох бл…ь!», и у него внутри словно все рухнуло. Он вспомнил, что окровавленный нож остался лежать на полу, сразу поняв, что же так ужаснуло водителя.
Из кузова «ГАЗа-55» сначала вылезли два медбрата в теплых «москвичках» и с потертыми саквояжами изумрудного цвета. Кирвес еще секунд пять просидел в ступоре и затем тоже вышел. Да, он был прав – на тротуаре стояла целая цепочка милиционеров. Внутри все оборвалось, даже в глазах все потемнело.
Он не успел…
… «Летов Сергей Владимирович, 1908 год рождения, место рождения: Новониколаевск, паспорт номер» – машинально диктовал писарь. В камере предварительного заключения в гордом одиночестве лежал Летов: весь в крови, и собственной, и чужой, тяжело дышащий и ничего не понимающий. Напротив него стояли двое: мрачный Кирвес, с забинтованной рукой, и не менее мрачный Ошкин.
–Не сберегли мы несчастного – пробормотал Ошкин. – Как думаешь, что с ним?
-На данный момент это все похоже на какое-то помрачнение сознания, даже на делирий, но расстройство психики у него с самого начала было. Как минимум клиническая депрессия и уж очень явные признаки галлюцинаторных расстройств.