Никогда еще он не поддавался своему безумию целиком. Все свои преступления он совершал осознанно исходя из своих больных философствований, видя в той свободе, что дает высвободившееся безумие нечто вроде повода для развлечений. Он всегда считал, что полностью свое зло контролирует. Его разум, как и положено артэонскому солдату всегда стоял выше, и безумие было для него не более чем орудием выполнения боевых задач, так ему, во всяком случае, казалось. Во всяком случае, до этого он ни разу не шел своему безумию наперекор, в Малдуруме полностью давал себе свободу, смотрел на мир во всех красках и ему это нравилось.
А тут он просто полностью слетел с катушек, на секунды став диким животным движимым безумием, его разум полностью затмился. Несколько секунд он реально собой не управлял. Его это даже в какой-то мере напугало. Во всяком случае, безумная усмешка ушла с его лица, он стал полностью серьезен. И поддавшись безумию, потеряв над собой контроль, что он натворил, где оказался? Как конченый идиот, полез в земляную нору и естественно застрял в ней! Чего хотел добиться? Убить маленьких волчат, чтобы отомстить за батальон?! Как надо было обезумить, чтобы дойти до такого? Ему стало по-настоящему страшно, просто жутко. Он сразу попытался своеобразно взять безумие под контроль, не выходя из Малдурума заткнуть разбушевавшиеся эмоции. Как обычно пытаясь восстановить над собой разумный контроль при этом, оставаясь в Малдуруме, он обращался к своей истинной артэонской сущности. Будто напоминал себе кто он на самом деле. В голове он заставил ожить вспоминания из своей настоящей жизни оставленной где-то там. Там в теплом мире артэонов вне холода Малдурума, где он был настоящим, самим собой, где остался тот Карл — мечтатель и домосед, естественно питающий слабость к домашним питомцам.
В детстве на двоих с сестрой у него было четыре собаки. Каким же счастьем было, когда в детстве мама приносила домой очередной мохнатый милый беззащитный комочек. Что-то чужое внутри, навеянное Малдурумом отталкивало эти воспоминания, говорило о том, что все это пустая ересь. Но застряв в норе заняться, было особо нечем, и он продолжал прогонять в голове приятные воспоминания настоящей жизни, пока что-то теплое не пробьется сквозь безумие. Как-то его другу по распределению достался волчонок, маленький и очень забавный, принесенный солдатами из-за периметра. Маленький и беззащитный насмотревшийся на ужасы тот лохматый зверек боялся всего на свете. Они с другом и сестрой, представляя, через что прошел маленький волчонок, давили из себя слезы, дружно сопереживали, своеобразно соревнуясь в том, кто сильнее расплачется, лучше пожалеет зверька. Сейчас все это казалось старыми серыми фотографиями, чем-то посторонним, что осталось в лучах ласки и добра внутреннего мира, сейчас кажущегося невероятно далеким. Малдурум не давал почувствовать теплых эмоций, отчего все это казалось бессмысленным. Но все же, хоть в душе ничего и не дрогнуло, он сумел отвлечься, его сердце успокоилось. Он, снова уже по-другому посмеялся над собой, его дыхание выровнялось, он спокойно выбрался наружу.
Приходя в себя после приступа безумия, он сидел у входа в нору. «Что это такое сейчас было? — встревоженный потерей контроля над собой он спрашивал себя. — Чтобы такого больше не было, ты понял?!» — кричал он сам себе. Перепуганные волчата рычали и выли в глубине норы. «Заткнитесь маленькие ублюдки, а то я передумаю. Не поленюсь, сниму бронекостюм!» — в шутку кричал он волчатам. Отдыхая, опершись спиной о бугорок, в котором располагалась нора, он ощутил ласкающий успокаивающий тихо шумящий слабый ветер принесший поток морозной свежести, глубоко вдохнув, сумев им насладиться. На доли секунды он действительно отвлекся от безумия. Но тут опустив руку, случайно коснувшись пояса, обнаружил, что в подсумке у него осталась граната. Разрывная.
— Нет, даже не думай, — сначала сказал он сам себе. Не выплеснутое, а просто отступившее, его безумие снова зашевелилось в глубине души, сердце стало разгоняться. «Выжжем, разорвем, расчленим, разрушим все что можно! Пусть останется только Малдурум и ничего кроме безумия! Убивайте все, что движется, сметайте все живое, что в этом лесу вы встретите на своем пути!» — криком в голове всплыли напутствия командира данные перед этой битвой. Эти слова в холоде ночи, на том холме окруженном волками, он воспринял как полную свободу к действиям, свободу от морали, которая открывалась в этом ледяном лесу. «Убивать все живое», — обобщило его больное сознание слова командира. Эти слова разъедали мозг, разумная прослойка, восстановившаяся в нем, быстро таяла. Своеобразно Святоша стал подобием жертвы халатности офицера видимо забывшего, что каждое его слово в пустых головах подчиненных ему безумцев прожженных Малдурумом заменяет личные взгляды. Получив разрешение в речах командира, дав свободу своему безумию и уже вкусив крови, так просто остановится, он не мог. Что-то темное заклокотало в его душе, побуждая к действию.