По мере того, как Онищенко вел свой монолог, выражение лица сержанта все менялось, и теперь перед следователем сидел не уверенный в себе представитель органов внутренних дел, а испуганный, задерганный человек с бегающими глазами и трясущимися губами. Наконец, еще раз оглянувшись на закрытую дверь кабинета, словно боялся, что их подслушают, и, понизив голос, чуть ли не до шепота, Кутейкин ответил,
Да не могли они никуда уйти.
Вот как? - тоже понизив голос, переспросил Онищенко, - А почему шепотом?
Кутейкин взял себя в руки, и продолжил рассказ уже нормальным голосом.
Понимаете? Незадолго до их исчезновения, я заходил к ним, в "приемник". Просто так, заглянул, можно сказать, случайно. Там, в тот момент, находились Петр и Сева.
Кто это? - переспросил Семен.
Сержанты Криволапов и Подопригора, - поправился Кутейкин.
Понял, продолжайте, - кивнул Семен.
Они сидели за столом и о чем-то спорили. Как только дверь открылась, они тут же вскочили со стульев и повернулись к ней лицом, при этом вид у них был испуганный, и они старательно прятали что-то за спинами. Увидев, что это я, они, тут же, поспешили вытолкнуть меня из "приемника", говоря, что у них там секретные "вещдоки", которые я не имею права видеть.
Вот как? - удивился Онищенко, - Что же это за "вещдоки" такие, которые вы, работник отделения, не имеете права видеть?
Сержант посмотрел на него, каким-то странным взглядом. Казалось, что он все еще колеблется, говорить ли дальше, но потом все-таки решил, что, сказав "а", надо говорить и "б". Поэтому он махнул рукой, как отрезал, и произнес, понизив голос,
Какие там, "вещдоки", товарищ капитан? На столе, за ними, лежала целая гора денег.
Онищенко, после этих слов, весь подтянулся. Ведь, это сразу меняло все дело. Раз в этом деле появились большие деньги, значит, сразу появился и мотив для преступления, а значит, никакое это не разгильдяйство и не прогул, а что-то значительно более плохое и серьезное.
Что за деньги? - переспросил он, - Вы не успели разглядеть цвет купюр?
Отчего же? - усмехнулся сержант, у которого глаз на деньги, должно быть, был наметанный, - Разглядел, как это ни покажется вам странным. Это были доллары. Весь стол был засыпан долларами, и я готов поклясться, что это были стодолларовые купюры.
При одном воспоминании об этих событиях, сержант почувствовал, как пересохли его губы. Он облизнул их сухим, шершавым языком, и продолжил,
Когда меня выставили за дверь, и за моей спиной щелкнул замок, я, ошеломленный, некоторое время постоял возле "приемника", соображая, откуда у них столько денег, и, наконец, до меня дошло. За четверть часа, до этого, они доставили в "приемник" нарушителя. Но, поскольку того в помещении не оказалось, значит, они обобрали его и отпустили на волю, чтобы не заводить на него уголовного дела, а денежки его теперь делят между собой.
И что, у вас часто так делают? - поинтересовался Онищенко.
Брось, капитан, - усмехнулся свидетель, - Сам, что ли, не в "органах" служишь? Или будешь утверждать, что живешь на один оклад?
Не обо мне сейчас речь, - прервал его Онищенко.
Вот я и говорю, - по-своему понял его Кутейкин, - А тут, такие деньги! Нет, - думаю я, - Не выйдет! Придется вам, ребята, и со мной поделиться. Я сел в своем кабинете, (а он, надо вам сказать, расположен рядом с "приемником), двери слегка открыл, чтобы они мимо меня не проскочили, сижу, жду, что будет дальше? Только слышу, за стеной шум драки. Ну, я подумал, что эти друзья деньги не поделили и стали бить друг друга. Но шум быстро стих. Тут мимо моего кабинета проскочил сам Загорулько и, буквально, бегом кинулся к "приемнику". Я выглянул в коридор, ему вслед и успел заметить, как он подбежал к двери, открыл ее (она, к моему удивлению, оказалась не запертой) и скрылся за нею. Я бросился к стене, отделяющей наши комнаты, прижал к ней ухо, но, к своему величайшему огорчению, ничего не услышал. То есть, я слышал какие-то голоса за стеной, но не смог разобрать ни слова. Понятно, что я с нетерпением ждал, когда они выйдут оттуда, чтобы предъявить им свои условия, но никто из этого помещения не выходил. Тогда, я набрался наглости и сам пошел к ним. Каково же было мое удивление, когда, открыв дверь, я увидел, что комната пуста, а на столе лежит табельное оружие всего расчета? Я просто отказывался верить своим глазам. Единственная дорога из этого кабинета к выходу из здания лежала мимо моей двери. Конечно, они могли спрыгнуть с окна второго этажа, но тогда бы окно не было заперто изнутри. Я, на всякий случай, спросил в КП, не выходили ли они из здания? Мне ответили, что нет. Тогда я посчитал, что лучше, обо всем этом молчать.
После этих слов, он, в самом деле, замолчал. Молчал и Онищенко, обдумывая показания сержанта. Поворачивая в уме их так и эдак, наш капитан пришел к нескольким выводам: первый - это то, что сержант, безусловно, еще тот жулик. У следователя еще не было доказательств, но он почему-то думал, что сержант задумал убить своих коллег, с целью овладения их добычей, для чего и следил за ними;
второй - это то, что воспитательной работы в отделении не ведется никакой, и как следствие, отсюда напрашивался третий вывод, о том, что все работники этого отделения, потенциальные преступники. Продолжая цепь логических заключений, можно было сказать, что если остальные работники этого отделения узнали о том, что в его стенах появились действительно огромные деньги, добытые, к тому же, преступным путем, то любой из сотрудников этого отделения готов был пойти на преступление, для того, чтобы овладеть ими. Мог иметь место и сговор ряда сотрудников, а в таком случае, рассказам в стиле Агаты Кристи, когда из закрытого помещения исчезают люди и ценности, а при этом, все запоры остаются на месте, не стоило придавать особого значения.