– Боюсь, что не смогу вам помочь. Я не собираюсь спускаться на Азау.
– А куда же вы, черт вас подери, собираетесь в таком случае?
– Наверх.
– К бандюгам?! – воскликнул Эд. – Нет, вы в самом деле сумасшедший! Вам выпал такой редкий шанс…
– Вы меня отвлекаете, – перебил я его.
– Ну что ж, – сдержанно ответил Эд. – Воля ваша. Примите мои соболезнования. А шарфик, если вас это сильно не затруднит, оставьте, пожалуйста, под вагоном. Это мой подарок Маше, и мне бы не хотелось…
Его последние слова унесло ветром. Я выпрямился и как за дерево ухватился за мощную стальную лапу подвесной системы. Два густо смазанных соледолом колеса скрипели как раз над моей головой. Под ними прогибался черный и жирный, как удав, несущий трос. Еще ниже – трос потоньше, который тянул за собой вагон.
То, что я задумал, теоретически было возможно, но чтобы кто-то продемонстрировал на практике этот цирковой трюк – я не слышал. От волнения у меня начали дрожать колени, чего никогда не случалось даже на большой высоте, даже на стометровой отвесной стене ледопада Уллукам, откуда мы с Чаком в прошлом году снимали группу китайских альпинистов.
Шарф Маши-Креветки, связанный кольцом, я завел себе под зад, верхнюю часть перекинул через несущий трос, и получившуюся петлю пропустил под спиной и под мышками. Эта примитивная страховка, конечно, будет здорово мешать ползти по тросу, но зато сохранит мне жизнь, если не останется сил держаться за холодный, в грязной смазке металл.
Вагон находился ближе к станции "Мир", чем к "Кругозору", в каких-нибудь пятистах метрах от вышки опоры. Хотя ползти по торсу вниз было бы намного легче, чем вверх, все же я выбрал путь сложный, но короткий. Перекрестившись, зачем-то поплевал на перчатки, ухватился за трос, закинул на него ноги и полез вверх. Петли шарфа, если их не натягивать, хорошо скользили по тросу, правда, сразу же выпачкались в смазке, и я подумал, что очень скоро подарок Эда придет в полную непригодность. Но если эта история закончится для меня благополучно, я подарю Маше самый лучший шарф, какой найду на рынках Приэльбрусья.
Я медленно удалялся от вагона, и еще некоторое время видел между своих ног темное окно и светлые пятна неподвижных лиц, примкнувших к стеклу. Потом все исчезло в тумане.
Я взял высокий тепм, двигался быстро и легко, и мне казалось, что задачка эта – пустяковая, которая под силу любому храброму "чайнику". Но минут пятнадцать спустя, когда руки и спина налились свинцовой тяжестью, а петли шарфа почти начисто изорвались о металлические заусеницы и были готовы вот-вот оборваться, я начал жалеть, что так безрассудно бросился в эту авантюру. Я висел над пропастью, как медведь коала на ветке эвкалипта, и пальцы мои медленно разжимались, скользя по жирному тросу. Я пытался опереться спиной о буксировочный трос, но тот сильно прогибался, и толку от него не было. Как назло, ветер и снег ничуть не выдохлись, не сбавили своей агрессивности, и мне до боли шлифовала лицо ледяная крошка, и нечем было прикрыться. Я полз уже в полной темноте, постепенно теряя счет времени, изредка выгибая голову назад и глядя вперед, но там не было ничего, кроме черноты, поливающей меня сухим колким снегом.
Я все чаще останавливался и отдыхал, хотя висение под тросом на руках трудно было назвать отдыхом. Пальцы рук занемели, я уже не чувствовал их, и это было опаснее всего. Я закрывал глаза и полз вслепую, чтобы не видеть черный, покрытый слизью трос, напоминающий гигантского червя, который, раскачиваясь в резонансе, прилипал к моей груди и лицу, обжигая холодом. Наступал момент, когда у меня иссякали последние силы и воля, и я со стоном крутил головой, пытаясь рассмотреть, камни подо мной, лед или глубокий снег, ибо тот до того мига, когда ослабевшие пальцы разомкнутся и отпустят трос, оставалось совсем немного времени.
Петля шарфа лопнула с треском, и хлипкая опора подо мной ушла куда-то, открывая подо мной бездну. Я не успел хорошо закрепить ноги, и они соскочили с троса. Каким-то безумным усилием я прижал трос к своему лицу и перекинул через него руку, пропуская трос под мышкой.
Я висел, беспомощно болтая ногами, всего в нескольких метрах от спасительной опоры, похожей на мачту корабля, реи которой были снабжены монтажными площадками и перильцами, миниатюрными лесенками, по которым так легко и приятно спускаться на землю. Я стонал, кусал губы и едва ли не плакал от бессилия и боли. Я понимал, что надо каким-то образом двигаться к опоре, потому что висение только отбирало силы, и с каждой минутой их становилось все меньше, и казалось, что все мышцы и кости орут благим матом, моля о пощаде и покое.