Вечером она умывает холодной водой чумазое от слез и косметики лицо, звонит подруге и едет к ней в гости. В автобусе невысокий молодой человек со смуглым хмурым лицом пристально смотрит ей в глаза. Рыжая отводит взгляд. Представляет себе, каково это: позволить золотой нити связать свое сердце с сердцем этого парня. Она выходит через две остановки. Он выходит за ней. Она ждет, что он улыбнется, что его хмурое лицо вдруг станет ясным и приветливым и золотая нить растянется между ними безо всяких предисловий. Но он не делает ни малейшей попытки приблизиться, и Рыжая идет от остановки к дому подруги. Она даже не слышит, как он догоняет ее во дворе, только успевает почувствовать локоть на ключице и руку, зажавшую рот. «Ну вот и все, — думает она и почему-то еще: — Не бойся самого страшного». Она спокойна и даже рада. Если ее сердце и бьется быстрее обычного, то от неожиданности и оттого, что дышать, когда кто-то давит тебе на горло, не очень-то удобно.
— Давай сумку, — шепчет он прямо ей в ухо, и от горячего дыхания волосы у нее на шее становятся дыбом. Она моментально выпускает сумку из рук, он выпускает Рыжую. Пока он исследует содержимое сумки, Рыжая исследует напавшего на нее мужчину. У нее даже не возникает мысли бежать. И, пока она смотрит, как он перебирает ее ключи, телефон, записную книжку и проездной в прозрачной корочке, внутри ее рыжего сердца вскипает волна.
— Знаете, меня сегодня уже один раз грабили, — говорит она и, повинуясь какому-то дурацкому импульсу, поправляет рукой волосы. В темноте маленькой искоркой сверкает браслет.
— Снимай, — командует он.
Рыжая нащупывает рукой пряжку, но волна уже поднимается из глубины и выносит на поверхность каждое утро, когда Рыжая улыбалась сама себе и говорила, что все будет хорошо; каждый день, когда она обещала себе, что именно сегодня случится что-то волшебное, и каждый день, когда ничего подобного не случалось. Волна поднимает в ней все ее золотые нити, которые становились резиновыми, обрывались и ударяли саму Рыжую прямо в сердце. Вскипая, эта волна превращается в цунами сокрушительной силы. Рыжая очень вежливо говорит:
— А вы не могли бы меня убить?
— Чего?
— Ну, вам было бы сложно убить меня сейчас? Или, может быть, изнасиловать? Точно не знаю, но мне почему-то кажется, от этого тоже иногда умирают. Вы можете меня заразить чем-нибудь смертельным? У вас нет СПИДа?
Говоря все это, Рыжая замечает, что выражение лица нападающего постепенно меняется, хотя и совсем не так, как она представляла себе в автобусе. Хмурое, мрачное лицо наливается страхом. И по мере того, как ужас, капля за каплей, вливается в кровь злоумышленника, он все больше становится похож на маленького напуганного зверька. Он шарахается назад, как будто его ударили. Рыжая уверенно идет к нему. Она понимает, что ситуация становится абсурдной и что внутри ее волна сокрушительной силы превращается в порыв неудержимого хохота.
— Хотя вряд ли, мне говорили, что СПИД найти довольно сложно. Может, хотя бы сифилис? Или нет, скорее гепатит…
Она продолжает приближаться к мужчине, который не знает, что и думать. Рыжая как будто наблюдает за ситуацией со стороны и не может остановиться. Нечто подобное она однажды испытала на работе, спросив у редкостно противного клиента, куда бы его послать. И даже памятный штраф в десять процентов не смог испортить ей удовольствие. Сейчас ее порыв во много раз сильнее, и, сама того не замечая, она начинает нападать.
— Ну так что? Вряд ли для вас это сложно… Может, это будет и не в первый раз…
— Да пошла ты! — кричит мужчина и пятится назад. И понимая, что она не собирается отступать, он изо всех сил швыряет в нее сумкой и бежит прочь.
Сумка больно бьет в голову, задевает плечо и с грохотом падает на асфальт. Ссадина на щеке, синяк на плече, разбитая пудренница и трясущиеся коленки, — над этими потерями Рыжая хохочет с подругой до полного изнеможения. Ей немного не по себе, и по телу то и дело пробегают волны озноба. Она роняет бокал из-под шампанского, пытаясь танцевать. Перед глазами все плывет. Но все это ерунда. Вскипевшая в ней волна смыла все старое, лишнее и ненужное. Засыпая далеко заполночь, она продолжает улыбаться восторженным воплям: «Ты молодчина, Анька! Так его отбрить!» И даже мысль о том, что она не собиралась его брить, а хотела умереть совершенно серьезно, не может опечалить ее рыжую голову.