— Так там же лес! С той стороны нельзя подъехать!
— А я пешком пришла.
— Откуда? На той стороне до самой близкой деревни километров десять!
— А я люблю пешком ходить.
— И обратно пойдешь? Сейчас? В темноте через лес? Где твоя машина? Или велосипед? — его голос становится все более напряженным.
— У меня нет ни машины, ни велосипеда, — совершенно честно признаюсь я. — А в том, чтобы ходить в темноте через лес, нет ничего сложного. Если точно знаешь, куда хочешь прийти, конечно. Вот если не знаешь, то запросто дашь сбить себя с пути…
— И ты не боишься? — тихо спрашивает он.
Я качаю головой. Ночью в реке есть только одно важное правило: не бойся самого страшного. Умение не бояться самого страшного спасало многих, приходивших на этот берег до него, и, наверное, спасет многих после. Но ему незачем знать об этом. Я тихонько смеюсь.
Мужчина поднимается, выключает фонарик, чертыхается и снова включает.
— Знаешь, я пожалуй пойду…
— Да? Уже?
Он не отвечает. Он уходит очень быстро и несколько раз оглядывается, как будто проверяя, не бегу ли я за ним. Все-таки напугала! Даже без помощи воды! Его страх не был ни леденящим, ни смертельным. Он был скорее разумным, ну и что же? Водянице любой страх хорош. Особенно после того, что уже три дня подряд тут устраивает Рыжая. Я ложусь на спину и чувствую, как его страх, остывая, медленно спускается из воздуха в воду. Он накрывает меня, как будто засыпает первым снежком. Вода вздрагивает, покрывается мелкой рябью, и у меня по спине бегут сотни маленьких юрких мурашек. Я закусываю губу, чтобы не застонать от наслаждения. И нечего усмехаться. У каждого свои удовольствия.
РЫЖАЯ. ВЕСНА
Скрииииииииииип…
Дверь открывается. Рыжая с трудом раскрывает глаза и смотрит на мужчину в белом халате, который стоит над ней. Пятница, восемь часов утра, утренний обход с целью выяснить, как заживает сложный перелом пациентки. В первый момент абсолютно реальный доктор смешивается в сознании Рыжей с обрывками очень странного димедролового сна. Она пытается сообразить, чему же верить. Хочет провалиться обратно в разноцветные видения, но доктор наклоняется над ней и улыбается. Доктор смотрит на Рыжую. Рыжая смотрит на него. Ее взгляд цепляется за его взгляд, обнимает, притягивает к себе, обещает, удивляется, удивляет.
— Меня зовут Анна, — шепчет Рыжая.
— Меня зовут Илья, — сам удивляясь своим словам, сообщает доктор, а потом добавляет все еще деловитым тоном, но уже понимая, что мысли его убегают в несколько странном направлении. — Вот что, Анна, я смотрел ваши снимки. Завтра утром вас выписываем. Так что после завтрака, — здесь он уже понимает, что говорит нечто совершенно невообразимое, но остановиться не может, — после завтрака я повезу вас домой на своей машине…
Рыжая только кивает и проваливается обратно в свой димедроловый сон. Успевая вполне трезво подумать, что доктор очень хорош собой и — уже не вполне трезво — что, если было бы можно, она взяла бы его в свое сновидение.
Если еще вчера яркое солнце обещало очень скорый приход весны, то на следующее утро весной и не пахнет. Снег падает небольшими колючими хлопьями, небо абсолютно серое, и нет ни малейшего намека на то, что солнце все-таки появится. Рыжая лежит под одеялом и чувствует себя отвратительно. Во-первых, она почти никогда не видит снов, и вся та чехарда образов, что свалилась на ее рыжую голову под воздействием обезболивающих, просто-напросто сбивает ее с толку. Взять доктора с собой? И ехать с ним домой на его машине? Так ли он хорош, как это показалось накануне? Уставившись в потолок, она в который раз перечисляет про себя причины своего страха. Во-первых, она до сих пор не научилась как следует управляться с костылями, и каждый раз, когда ей нужно подняться, она боится, что они заскользят по полу. И что она, со своим громадным гипсом и неподвижной ногой, свалится на пол. Во-вторых, она с ужасом ждет возвращения боли. И хотя со времени перелома прошло две недели, она до сих пор не может поверить в то, что боль ушла навсегда. В-третьих, Рыжая боится, что доктор не придет. Хотя если бы она потрудилась быть честной с самой собой, то наверняка поставила бы этот третий страх на первое место. Девять утра. Время обхода давно миновало, но к ней никто не зашел. Рыжая тихо лежит в своей одноместной платной палате, пытаясь собрать волю в кулак и подняться. Бесполезно. Она только сильнее боится и все больше жалеет себя. На тумбочке у кровати шампунь и пакет с косметикой. У нее нет сил, чтобы дотянуться до зеркала, но и без него она ясно видит свое отражение: волосы две недели не мыты и ни разу за это время как следует не причесаны. Скатались в тусклые колючие сосульки и торчат в разные стороны. Лицо бледное, под глазами синяки, руки в заусенцах, а взгляд потух. И даже если допустить, что доктор сейчас появится, захочет ли он везти ее, такую, на своей машине домой? Но даже это не так унизительно, как дожидаться его с самого утра при полном макияже и к обеду понять, что он просто не придет.