— С благословения божия, я плохих вещей не делаю, — важно изрек он, надуваясь от спеси, как петух. — Погляди хоть на это ведро; если даже через сто лет из этого ведра выскочит дно, пусть и тогда глаза у меня выскочат.
— Вай, что за ведро! — подхватила Нязик-эдже. — Это всем ведрам — ведро… Какое там на сто лет — ты сделал его на веки вечные!
Не зная, что бы еще такое прибавить, Нязик-эдже огляделась кругом и заметила в углу кузнецы ржавый, сломанный велосипед.
— Неужели ты и такую старую рухлядь починить можешь? — вне себя от изумления произнесла Нязик-эдже и даже глаза вытаращила. Баллы-мулла самодовольно усмехнулся.
— Да из этой старой рухляди я сделаю такую машину, что она будет летать, как на крыльях.
— Ну, дорогой мастер, значит, правду про тебя говорят, что ты можешь оживить железо, вдохнуть в него душу. Да, дивлюсь я на Бибиджамал, подумать только — не оценить такого мужа, который стоит дороже золота… Другая на ее месте тебя бы на руках носила.
— Ох, почтенная Нязик-эдже, — с дрожью в голосе промолвил бывший мулла, — прошу тебя, не касайся этого больного для меня вопроса…
— И как это женщины не ценят того, что имеют, — словно не слыша его слов, продолжала лукавая Нязик-эдже. А другие-то — и молоденькие и хорошенькие, верно за счастье почли бы заполучить такого мужа…
Тут уж Баллы-мулла даже работу оставил.
— Дай-ка я посмотрю твой кетмень, добрая Нязик-эдже, — сказал он и, взяв кетмень, повертел его в руках. — Да тут и делать-то почти нечего.
— Конечно, конечно, для такого мастера, как ты, работа пустячная.
Кузнец выбил из кетменя черенок, раздул огонь и бросил кетмень в горн.
— А скажите мне, добрая Нязик-эдже, если бы я был холост, к какой девушке нашего аула посоветовала бы ты мне присвататься? — осторожно спросил он.
— Ну, что до этого… Разве мало у нас хороших девушек! А впрочем, есть одна… пожалуй, всех других краше.
— Дорогая Нязик-эдже, присядь здесь на кошму, выпей чайку с благословения божия, пока я буду чинить твой кетмень…
Баллы-мулла оставил мехи, подошел к двери, ведущей во внутренний дворик, и позвал игравшую во дворе дочку.
— Сбегай домой, принеси чаю и пиалу, — приказал он. — Да поживее.
— Спасибо, дорогой мастер, только мне чай-то пить недосуг, надо на окучивание поспеть, — сказала Нязик-эдже. — Ты уж почини, пожалуйста, поскорее мой кетмень.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал Баллы-мулла, снова берясь за мехи и добавил скороговоркой:
— Про какую это девушку повела ты речь, дорогая Нязик-эдже? Объясни пожалуйста. А я тем временем с благословения божия починю твой кетмень на славу.
— Зашла я в ковроткацкую артель — уж и не припомню сейчас, зачем, — начала Нязик-эдже, но тут дверь отворилась, и в кузницу вошла дочка кузнеца с чайником и пиалой в руках. Баллы-мулла приложил палец к губам, и Нязик-эдже умолкла на полуслове.
Девочка поставила на кошму чайник и пиалу и молча вышла. Нязик-эдже расположилась поудобнее, налила себе чаю и продолжала рассказ.
— Зашла я в артель и увидела там девушку не из нашего села. Красавица — глаз не отведешь. Стройная, как лошадка, косы — ниже пояса, а уж улыбка… От такой улыбки ночью станет светло, как днем…
Так расписывала неизвестную красавицу Нязик-эдже, а Баллы-мулла, слушая ее россказни, от волнения чуть не лишился рассудка. Он метался между горном и наковальней и бестолку хватался то за молот, то за клещи. Еле нашел в себе силы вымолвить:
— Ох, голубушка Нязик-эдже, ты словно заглянула мне в душу. Сдается мне, что ты говоришь про ту самую девушку, что видел я на днях, проходя мимо ковровой мастерской… Очень она мне приглянулась. Не знаешь ли ты, кто она такая?
— Знаю, как не знать. Это новый председатель артели, она неделю назад приехала к нам из района. Зовут ее Гюзель. Готов ли мой кетмень, дорогой мастер?
— Готов, готов, голубушка, — сказал кузнец, насаживая кетмень на черенок. — Получай. Совсем как новый.
— Спасибо, дорогой мастер! Желаю тебе, чтобы твои руки, ноги никогда не испытали болезни.
— Спасибо и тебе на добром слове… А не можешь ли ты, милая Нязик-эдже, познакомить меня с этой девушкой, с этой прекрасной Гюзель?
— Ах, уважаемый мастер, я бы с радостью помогла тебе в этом деле, да ведь я сама с ней не знакома. Я тебе вот что посоветую: пойди-ка ты к жене Аннапилпила. Ручаюсь, что она тебе поможет, если только ты сумеешь ее уговорить. Сначала она, конечно, будет отнекиваться, скажет, верно, что вовсе с этой девушкой не знакома, да ты не верь, не отставай от нее, пока не уговоришь.
А жена Аннапилпила считалась в ауле своего рода «телефонной станцией». Стоило ей услышать какую-нибудь новость, как она бросалась трезвонить о ней по всему околотку. Не попьет, бывало, не поест, не вымоется и головы не причешет, пока не оповестит всех колхозников о случившемся.