ГЛАВА VII
- Так и не дождался я вчера твоего звонка, - не отрываясь от чтения протокола допроса, сказал Шахматов, едва Бирюков переступил порог кабинета. - Поздно пришел в гостиницу? - Во втором часу. Есть новости? - Савелий Вожегов нашелся... - Шахматов подал Бирюкову протокол допроса. - Прочитай, очень интересные показания. Антон присел к столу и сосредоточенно углубился в чтение показаний Савелия Кузьмича Вожегова, записанных на нескольких страницах оперуполномоченным Минского ОУР. Анкетные данные и общие сведения о Вожегове, указанные в протоколе, совпадали с теми, которые Бирюков уже знал. Новое для Антона началось с третьей страницы: "...О потайном складе немецкого оружия я солгал ребятам в колонии для "авторитета", не думая о последствиях. Следующим вечером после этого ко мне подошел один на один осужденный Жора Коробченко, по прозвищу Дизайнер, и предложил бесплатно выколоть мне на груди "Трех богатырей". Я посмотрел рисунок татуировки на бумаге и согласился. Наколку делали тайно в библиотеке, где Коробченко числился библиотекарем-художником. В последний вечер, заканчивая татуировку, Коробченко, как бы между прочим, намекнул, что давно мечтает приобрести пистолет c патронами. Опять же не думая о последствиях, я сказал: "Как освободишься из колонии, приезжай в Минск. Будет хоть сто пистолетов". Коробченко спросил мой домашний адрес и телефон. И то, и другое я ему солгал. Больше на эту тему мы в колонии не говорили. Отбыв наказание, я вернулся к родителям в Минск и позабыл о том разговоре. 30 мая утром мне на квартиру неожиданно позвонил Коробченко. Сказал, что находится на железнодорожном вокзале в Минске и хочет меня увидеть и потолковать о чем договаривались. Встретились мы у входа в вокзал. Первым делом Жора упрекнул меня за то, что я в колонии соврал ему адрес, "Ты, Савка, в дальнейшем шуточки такие брось. Горсправка работает четко", - сказал он. Я стал было сочинять, мол, родители поменяли квартиру, но Коробченко махнул рукой: "Не наводи тень на ясный лень. Когда надо, найду тебя хоть под землей". У меня имелось пять рублей. Чтобы задобрить Жоржа - это его настоящее имя, я предложил пообедать. Зашли в вокзальный ресторан. За обедом Коробченко спросил: "Как насчет немецкого "Вальтера" с патрончиками?" Пришлось опять лгать: "Понимаешь, пока я находился в колонии, солдаты с миноискателями обнаружили склад, и теперь там ничего не осталось". Жорж обозвал меня нехорошими словами и сказал, что моя брехня добром не кончится. Чтобы задобрить его, я пообещал раздобыть денег. Под предлогом купить новую импортную куртку в этот же день выпросил у мамы сто рублей. Куртку купил в магазине отечественную за сорок рублей. Остальные деньги отдал Коробченко, думая, что он сразу уедет из Минска. Однако 31 мая Жорж снова позвонил мне. Потребовал еще полсотни, чтобы купить в дорогу что-нибудь из одежды. По его голосу чувствовалось, что он сильно выпивши. Я понял: вымогагельству теперь не будет конца, и честно рассказал обо всем родителям. Папа хотел немедленно заявить в милицию, но мама сказала, что никуда заявлять не надо, а лучше мне уехать от уголовных дружков в деревню Ханевичи Гродненской области, где живет мамин отец, то есть мой дедушка. Утром 1 июня мама проводила меня на поезд. Коробченко больше я не видел. Какого числа и, куда Жора уехал из Минска, а также где он находится в настоящее время, не знаю. С моих слов записано правильно и мною прочитано", - ниже стояла, разборчивая подпись Вожегова. В сопроводительном письме оперуполномоченный Минского ОУР сообщал, что безвыездное нахождение Вожегова С. К. в деревне Ханевичи со 2 июня с/г до настоящего времени подтверждается свидетельскими показаниями. - Вот наконец стало ясно, что ничего не ясно, - проговорил Бирюков, возвращая протокол Шахматову. - Голубев вчера вечером звонил... - Шахматов помолчал. - Самое удивительное, Тюленькин "опознал" на фото Вожегова, но подписать протокол опознания категорически отказался и начинает даже поговаривать, будто никакого нападения на него не было, а "Ладу" угнали, когда он купался в реке. - Старик боится мести, - сказал Антон. - Не могу понять, откуда он узнал о "Трех богатырях". Это ж, можно сказать, уникальная татуировка. И еще, Шурик Ахмеров сразу навел на след Вожегова. Что это, какой-то расчет или чистая случайность? - Говорят, случайность - одна из форм проявления необходимости, - О Зоркальцеве какое мнение сложилось? - Пока - смутное. В погоне за длинным рублем Геннадий Митрофанович, кажется, говоря языком футболистов, забил гол в свои ворота. Шахматов посмотрел на часы: - Мне, Антон Игнатьевич, пора на совещание. Вечером встретимся. К старинному многоэтажному зданию геологического треста Бирюков подъехал на маршрутном автобусе в самом начале рабочего дня. Разговор с женой Зоркальцева состоялся в кабинете начальника отдела кадров, предусмотрительно вышедшего по "неотложному" делу. Убитая горем Татьяна Петровна - по-девичьи хрупкая, с тонкими чертами лица и аккуратно уложенными в волнистую прическу каштановыми волосами - казалась осунувшейся, постаревшей. Одета она была в хорошо сшитый серый костюм, ворот которого прикрывал отложной воротничок синей в белую горошину блузки. Беседа долго не клеилась. Тихим, срывающимся голосом Татьяна Петровна отвечала на вопросы очень лаконично, а большей частью вообще пожимала худенькими плечами. Все, касающееся пожара и исчезновения мужа, для нее было "совершенно не объяснимым". Ничего не могла сказать она и о прошлом Зоркальцева, ссылаясь на провалы в памяти от переживаемого несчастья. На вопрос Бирюкова: был ли у Геннадия Митрофановича серебряный перстень с бирюзой? - по инерции сказала "не знаю", но вдруг задумалась: - Простите, Гена носил на пальце такой перстень. - Одиннадцатого июня он не оставил его дома? - Нет, не оставил. - Почему ваш муж уволился с завода? - Гена расстраивался из-за какого-то конфликта на почве репетиторства и не хотел, чтобы об этом узнали в заводском коллективе. - Конкретно не говорил, что за конфликт? - Нет, но... незадолго до пожара на даче Гене звонила очень рассерженная грубая женщина и, угрожая большими неприятностями, требовала вернуть деньги за репетиторство. Кажется, Гена называл ее Людмилой Егоровной... - Не Харочкина? - Фамилии он не упоминал. После я спросила Гену, чем это вызвано? Гена усмехнулся; "Такая задубелая тупица попалась, что легче медведя научить четырем действиям арифметики". - Отдал Геннадий Митрофанович деньги? - Собирался отдать, на самом деле - не знаю. - Часто муж отлучался на машине из дома? - Ежедневно ездил к ученикам. - Обычно ученики ходят к репетиторам. - Гена не хотел, чтобы у нас в квартире постоянно толклись недоросли. Сам ездил к ним, - Зоркальцева внезапно заплакала и сквозь слезы еле слышно прошептала: - Это я во всем виновата, только я... - В чем именно ваша вина? - Не знаю... Я ничего не знаю... Большего, сколько Бирюков ни старался, он так и не узнал. Когда вернувшийся в кабинет начальник отдела кадров принялся успокаивать плачущую Зоркальцеву, Антон попрощался. В коридоре ему неожиданно встретился вышедший из бухгалтерии бородатый Фарфоров. Вадим Алексеевич смущенно поздоровался и, как будто оправдываясь, показал заполненный бланк командировочного удостоверения: - Опять улетаю. В Нижневартовск, на неделю. Вы ко мне?.. - Вадим Алексеевич, - сказал Антон, - Леля Кудряшкина заявляет, что никакого перстня вам не показывала. Фарфоров нервно дернул плечом: - У меня, разумеется, нет свидетелей, но, если хотите, могу повторить при Кудряшкиной то, что говорил относительно перстня. - Понятно. О Зоркальцеве нового не слышали? - Как вам сказать... Разное болтают. - Что именно? - Например, будто Зоркальцев безбожно зарабатывал па своих "Жигулях", Фарфоров тяжело вздохнул. - По соображениям этики не назову фамилии моей сотрудницы, которую Геннадий однажды довез от кинотеатра "Победа" до аэропорта Толмачево и без зазрения совести сорвал с нее десять рублей. Почти в два раза дороже, чем на такси. - Не постеснялся взять такие деньги даже со знакомой? - Знакомство было односторонним. Геннадий не знал сотрудницу, а она много раз видела его у нашего треста, когда он подъезжал в "Жигулях" за женой, за Таней. Произошла эта поездка по чистой случайности. Сотрудница торопилась в аэропорт, но будто назло - ни одного такси. Решила "голосовать" частникам. Одна из машин остановилась. За рулем оказался Зоркальцев. Узнав, в чем дело, Геннадий, не моргнув, заявил: "Десять рублей. Дешевле в Толмачево не поеду". Чтобы не опоздать на самолет, сотруднице пришлось раскошелиться... Другой случай был со мною. Нынче в мае я прилетел в Толмачево из Красноярска. Вышел с рюкзаком за плечами из аэровокзала - такси на стоянке нет. Смотрю, подъезжает Зоркальцев в "Жигулях". Я - к нему. Геннадий охотно повез меня, но в пути, сославшись на кончающийся бензин и отсутствие денег, попросил заправить машину. Таким образом, поездка обошлась мне тоже в десять рублей. Тогда я не придал этому значения. Теперь, когда узнал от сотрудницы о ее поездке с Геннадием, думаю, что такой приработок для Зоркальцева был закономерным. - Не слышали, в районные центры Зоркальцев ездил? - спросил Бирюков Фарфоропа. - Хорошо ли он знал проселочные дороги? - Рассказывал Геннадий, что объездил все близлежащие от Новосибирска районы. Зоркальцев - заядлый грибник. Обычно в августе, когда в вузах начинаются приемные экзамены, Геннадий заканчивал репетиторство и позволял себе отдохнуть в лесу... - Фарфоров виновато посмотрел на Бирюкова. Простите, спешу на самолет... Антон протянул руку; - Всего доброго. Из геологического треста Бирюков отправился в противоположный конец города, чтобы на овощной базе встретиться с завхозом Евгением Евгеньевичем Харочкиным. Тот оказался лысым худощавым человеком неопределенного возраста. В черном сатиновом халате с оттопыренными лацканами, Евгений Евгеньевич сидел в похожем на тесную кладовую кабинетике и, прикусив кончик языка, увлеченно перебирал накладные. Антон присел на расшатанный стул. Поздоровался. Харочкин молча кивнул в ответ, спрятал накладные в ящик стола и только после этого посмотрел на Бирюкова воспаленными глазами: - Вы от Генриетты Николаевны по поводу болгарских помидорчиков?.. - Нет, я от Натальи Михайловны по поводу вашей дочери, - в тон ему ответил Бирюков. На бледном лице Харочкина появилась растерянность: - Извините... Э-э-это кто - Наталья Михайловна? - Маковкина - следователь прокуратуры. Я пришел по ее поручению. Харочкин смущенно зарозовел: - С прокуратурой не хочу иметь никаких отношений. По всем вопросам, связанным с Анжеликой, обращайтесь к ее мамаше. Она затеяла этот скандальный балаган. - Мне хотелось бы прежде переговорить с вами. - Не могу! Не могу! Извините, не мужское дело - ввязываться в гинекологические проблемы. - Анжелика - ваша дочь... - начал было Антон, но Евгений Евгеньевич испуганно замахал руками: - Не моя она дочь! Не моя!.. - Чья же? - Спросите у Людмилы Егоровны! Вы знаете мою супругу, Людмилу Егоровну? Не женщина - тигр! Выбросила фонтан дурости. Ославила в прокуратуре свое чадо ненаглядное, теперь волчицей воет. Нет, нет! Пожалуйста, избавьте меня от греха, решайте вопрос по Анжелике с Людмилой Егоровной. Только с ней! Я маме с дочкой сказал: "Если дело примет широкую огласку, брошу все к чертовой ба