ГЛАВА XIV
При обыске в карманах Коробченко нашли заверенную нотариусом расписку Владимира Олеговича Милосердова в том, что тот получил от Геннадия Митрофановича Зоркальцева семь тысяч рублей наличными деньгами, полпачки измятых сигарет "Прима", винную пластмассовую пробку и два рубля восемьдесят пять копеек пятнадцатикопеечными монетами. Изъятый у него наган с пятью оставшимися патронами, судя по номеру, принадлежал охраннику Колчину, труп которого, завернутый в брезент, обнаружили под вездеходом тюменские железнодорожники 12 июня. Первый допрос, сразу после задержания, проводила следователь Маковхина в присутствии прокурора, Шахматова и Антона Бирюкова. Низко опустив стриженую голову и зажав между плотно стисвутыми коленями в заплатанных джинсах трясущиеся ладони, Коробченко обреченным голосом давал показания, тут же записывавмые на магнитофонную ленту. Он ни в чем не запирался, не лгал напропалую, как это обычно делают на первом допросе, пытаясь выиграть время, уголовники-рецидивисты. Напротив, чистосердечным признанием Жора хотел "облегчить душу и избавиться от кошмара, накрученного глупой гастролью - в Минск и обратно". Многое из рассказанного им в дальнейшем надо было подтверждать свидетельскими показаниями к тщательными экспертизами, но главное сейчас заключалось в том, что задержан именно тот преступник, которого искали и который с оставшимися в нагане патронами мог безрассудно натворить еще немало серьезных бед. ...Жизнь Жоры Коробченко, по его словам, складывалась, как у всех, но сам Жора, сколько себя помнил, не хотел быть "инкубаторным". Единственвый сын у матери-учительницы, он получил хорошую дошкольную подготовку и в начальных классах считался лучшим учеником. Чтобы не прослыть среди соклассников "паинькой", рано начал покуривать, бравируя, отведал спиртного. Неудержимо хотелось быть лидером во всем. В старших классах учиться, стало труднее, однако завоеванное лидерство уже не давало Жоре покоя, и он решил "лидировать" там, где легче. Природа не наделила его физической силой и смелостью, но после стакана вина эти недостатки словно исчезали. С отъездом Коробченко на учебу в художественное училище исчезло и сдерживающее влияние требовательной мамы, контролировавшей дома чуть не каждый Жорин шаг. В училище Жоре понравилось. Учащиеся в группе подобрались способные, а преподавание специальных дисциплин вели профессиональные художники, знающие толк в своем деле. Почти на четыре месяца Жора забыл о вине. Пытался даже бросить курить, но не смог - не хватило силы воли. Перед Новым годом Коробченко захандрил. Причиной плохого настроения явился в общем-то пустяк: в красочной предновогодней стенгазете в числе лучших пяти учащихся курса фамилия Жоры оказалась не на первом месте, а на пятом. "Плохо - становлюсь серым", - мрачно решил Жора н почувствовал непреодолимое, нутряное желание "тонизироваться". В первое утро нового года Коробченко очнулся с раскалывающейся от боли головой в незнакомой квартире. Мучительно соображая, как здесь очутился, с трудом узнал в вышедшем из ванной в одних плавках высоком мускулистом парне с белыми до плеч волосами бармена Стаса, за стойкой которого вчера исподфишка, вместо кофе, глотал "виски с содовой" и которому шутя бросил, кажется, последнюю десятку за длинную пачку фирменных сигарет "Честерфилд". Стас сладко потянулся, поиграл загоревшими мускулами. Подойдя к дивану, где лежал Жора, усмешливо сказал: - Ну, художник, волосы болят? Вставай, полечим твою лихую голову. Жора через силу поднялся. Когда он, кое-как ополоснув лицо, вышел нэ ванной в комнату, бармен в роскошном персидском халате сидел в кресле у журнального столика и, покачивая белой головой в такт мелодии, слушал стереомузыку, утробно льющуюся из импортного радиоприемника с подсветкой, переливающейся всеми цветами радуги. - Какой дурак научил тебя жрать виски одним глотком? - с улыбочкой спросил Стас. Коробченко смущенно пожал плечами. - Дикарь, воспитанные люди употребляют этот напиток маленькими глотками, - назидательно заговорил бармен. - Нам, лапотникам, надо учиться искусству пития у цивилизованной заграницы... Но привез я тебя в свой дом, разумеется, не для обучения хорошему тону. Помнишь вчерашний разговор?.. Забыл. Вот дурной... Что ж, вернемся к прошлой теме: нужен приличный портрет моей собственной персоны, чтобы украсить эти голые плоскости, Стас широко провел рукой, будто показывая комнатные стены с хаотически развешанными по ним разномастными иконками. - Портрет, уточняю, нужен на холсте, масляными красками, в реалистической манере. Дебильного абстракционизма в живописи я не признаю. Способен создать такой шедевр? - Можно попробовать, - неуверенно ответил Жора. Стас опять улыбнулся: - Вчера ты был решительнее. Подлечить, дикарь?.. Жора хотел отказаться, но не смог. Он уже привык "клин вышибать клином". "Подлечившись", Коробченко вдохновенно начал перечислять, какие понадобятся краски и материалы, чтобы задуманный портрет получился "на уровне": Бармен удивительно быстро раздобыл все, перечисленное Жорой, и на следующей неделе Коробченко принялся набрасывать эскиз будущего художественного полотна. Вначале Стас хотел запечатлеться в фирмовых джинсах с зеленой строчкой и в ковбойской рубахе навыпуск, но на "художественном совете", в котором, кроме Стаса и Жоры, приняли самое активное участие бесцеремонные девицы с кошачьими именами - Муся, Киса и Люся, окончательно было решено, что Коробченко изобразит бармена в персидском халате, задумчиво сидящим у журнального столика. Работал Стас в баре посменно. Три раза в неделю, после занятий в училище, Жора приезжал к нему домой писать с натуры. После каждого сеанса бармен доставал из холодильника импортную бутылку. Угощая Жору, назидательно поучал: - Запомни, дикарь, святое правило. Чтобы не стать хроническим алкоголиком, никогда не превращай похмелье в самостоятельную пьянку... Жора никаких правил не соблюдал. Чем больше он пил, тем непогрешимее, увереннее себя чувствовал. Угощений Стаса ему стало не хватать. Чтобы постоянно "тонизироваться", пришлось унести на вещевой рынок дубленый полушубок, справленный мамой перед отъездом в училище. Жалко было расставаться с хорошей вещью, но Коробченко успокоил себя тем, что прилично заработает на портрете бармена и купит настоящую дубленку. Совершенно неожиданно для Жоры начались неприятности в училище - дрожащая с похмелья рука никак не хотела выводить на ватмане ровные штрихи. Коробченко под предлогом болезни стал пропускать занятия. Поначалу ему сочувствовали, доставали дефицитные лекарства, которые Жора заказывал "от фонаря", но когда узнали истинную причину, прогулов, решили обсудить поведение симулянта на комсомольском собрании. Коробченко "в знак протеста" ударился в такой, запой, что позабыл не только о занятиях, но и о портрете своего мецената. Опомнился он лишь тогда, когда от денег, вырученных за полушубок, не осталось ни копейки. С училищем пришлось расстаться. Постепенно продавая одежду, чтобы мало-мальски кормиться в студенческих столовых, Жора вновь принялся за портрет бармена. Через месяц работа была закончена. Почти двухметровое полотно в композиционном отношении очень сильно смахивало на известную суриковскую картину "Меншиков в Березове", а задумавшийся на нем Стас, облаченный в роскошный персидский халат, беспардонно походил на опального Александра Даниловича. Однако "худсовет" особенно девицы с кошачьими именами - приняли выполненную работу на "ура". Жора ликовал. Только радость его была недолгой - меценат оказался прижимистым. В благодарность за свое классическое изображение бармен отвалил художнику... бутылку шотландского виски. Оскорбленный до глубины души, Коробченко встретил утро следующего дня в медвытрезвителе. Платить за вынужденные услуги специализированного учреждения Жоре, понятно, было нечем. Пришлось плюнуть на оскорбленное самолюбие и снова идти к бармену. Стас, выслушав просьбу - одолжить пятьдесят рублей, усмехнулся: - Дикарь, чтобы иметь отечественную капусту, надо вкалывать в поте лица, а не глотать по-черному спиртное. Хочешь быстро подкалымить, могу рекомендовать хорошему человеку. Запомни: в конторе осмотра вагонов на станции Омск-грузовой спросишь Толика Ерофеева, Скажешь, по моей протекции... Толик Ерофеев оказался стильным "фитилем" ростом под потолок. "Вкалывал" он осмотрщиком вагонов и даже на работе был во всем фирмовом. На причастность его к железнодорожному транспорту указывала лишь черная форменная фуражка с крылатой кокардой. Поигрывая молоточком на длинной рукоятке. Толик с ухмылочкой выслушал Коробченко и сухо изрек: - Выходи сегодня в ночную смену на контейнерную площадку. - Мне надо заработать не меньше пятидесяти рублей, - робко заикнулся Жора. - Сработаешь без брака- десять четвертных получишь. От безделья Жора пришел на контейнерную заранее. Сам Толик появился к одиннадцати, "Работать" начали в полночь, но допустили "брак". Застигнутые милицией с четырьмя толстыми кипами импортных джинсов, украденных из контейнера, оба "осмотрщика" укатили с "ночной смены" в автомашине с зарешеченными окнами. В итоге вместо обещанных Толиком десяти четвертных Жора получил три года пребывания в колонии и под охраной отправился в Красноярский край. Толик, как выяснилось при судебном разбирательстве, оказался "осмотрщиком" со стажем и отбыл выполнять назначенное ему судом пятилетнее задание в места более отдаленные. К удивлению Коробченко, на протяжении всего судебного процесса Ерофеев ни словом не обмолвился о бармене Стасе. Промолчал о нем и перепуганный Жора. О внезапной смерти матери Коробченко узнал, уже находясь в колонии, из письма Лели Кудряшкиной. Сообщение это вломило так, что Жора не мог найти себе места. Стараясь приглушить дущевную боль физической болью, начал было накалывать на пальцах левой руки татуировку "Мама", но вспомнил школьную любовь и выколол "Леля". Нестерпимо хотелось "тонизироваться", однако в колонии не было даже запаха спиртного. Постепенно Жора "привык не пить". Обдумывая свою неудачно начавшуюся жизнь, внезапно для себя сделал вывод: виновник всех бед - бармен Стас. И Коробченко сам себе поклялся убить Стаса. Мысль о беспощадной мести до безумия овладела Жорой. Увлекательный рассказ Савелия Вожегова о складе немецкого оружия под Минском еще больше разжег воображение. Коробченко "заболел" навязчивой идеей - любыми путями раздобыть пистолет. Отбыв наказание, Жора прямиком направился в Минск. Здесь, в первую же встречу с Вожеговым, выяснилось, что оставшийся от - войны склад с пистолетами - пустой треп. Взятые "на испуг" у Вожегова деньги Коробченко пропил одним махом. Оставаться в чужом городе Жоре не хотелось, а возвращаться в Сибирь было не на что. К счастью, на железнодорожном вокзале он случайно познакомился с охранником Колчиным, приехавшим из Тюмени за вездеходом. Узнав, что Жора сибиряк, Колчин сам предложил за компанию с ним махнуть в родные края. На рассвете в нюне железнодорожный состав, в котором находилась платформа с вездеходом, прибыл на сортировочную станцию Свердловск. Прохладную утреннюю тишину нарушали гулкие радиоголоса диспетчеров да снующие по многочисленным путям маневровые тепловозы. Постухивая по колесам и буксам вагонов длинным молотком, к платформе подошел осмотрщик и на вопрос Колчина - долго ли придется стоять? - ответил, что состав подлежит расформированию, поскольку, мол, основная часть его должна уйти в южном направлении. Оставив Жору присматривать за вездеходом. Колчин пошел к маневровому начальству, чтобы разузнать, сколько времени их здесь промаринуют. Вернулся он нескоро, часа через три. С одышкой поднялся на платформу, потер ладонью левую половину груди, достал из нагрудного кармана гимнастерки стеклянную пробирочку, тряхнул ее над ладонью и сунул под я