— Жена Зоркальцева утверждает, что были. Поэтому мы и в ориентировке указали.
— В шляпе, в коричневой куртке был угонщик «Лады» Тюленькина. К тому же темные очки…
— Нет, что-то здесь другое. Во-первых, Зоркальцев уже не в юношеском возрасте, во-вторых, татуировок у него никаких нет, да и угон машин — не его амплуа.
— Кто он, этот Зоркальцев?
— Инженер. Работал последнее время в конструкторском бюро одного из заводов. Недавно уволился. Личность довольно интересная, по телефону не расскажешь. Давай мы с тобой встретимся. Попроси криминалиста Семенова срочно сделать фотоснимки, если удалось что-то изъять на дактилопленку в зоркальцевской машине, и завтра выезжай с ними в управление. И группу крови надо определить.
— Зоркальцев не привлекался к уголовной ответственности?
— Нет, но его деяниями сейчас занимается областная прокуратура. Приедешь — узнаешь.
— По Вожегову нового ничего нет?
— Из Минска прислали фотографию. Вчера мы отправили вам. Пусть следователь проведет опознание по фото. И еще одна новость. Ознакомься с телеграммой Тюменского УВД, она сегодня утром к вам в отдел должна была поступить.
На этом разговор с Шехватовым закончился. Бирюков прижал трубку к телефону и тут же набрал номер Голубева. Слава на вопрос Антона сказал, что телеграмма из Тюмени и фотография Савелия Вожегова в отдел поступили.
— Еще, Игнатьич, тебе пришло какое-то личное письмо из Новосибирска, — добавил он. — Принести?
— Неси.
Через минуту Голубев уже был в кабинете Бирюкова. Антон прочел телеграмму: «Начальникам горрайорганов внутренних дел, линейных отделов милиции. Ориентировочно между 5 и 8 числами июня ввиду острой сердечной недостаточности скончался сотрудник ведомственной охраны Колчин Демьян Леонтьевич 1927 года рождения, сопровождавший перевозимый по железной дороге гусеничный вездеход «Тюменьгеологии». Платформа с вездеходом отправилась от станции Минск в составе грузового поезда 3 июня. Труп обнаружен завернутым в брезент под вездеходом 12 июня, когда платформа прибыла в пункт назначения — на станцию Тюмень. У охранника похищен револьвер системы наган № 18910 выпуска 1939 года с семью боевыми патронами. При обнаружении указанного оружия просим незамедлительно информировать управление уголовного розыска Тюменского УВД».
— Что, Славик, скажешь по этому поводу? — вторично перечитывая телеграмму, спросил Голубева Бирюков.
— Сегодня понедельник — день тяжелый, — скороговоркой ответил тот.
— Абстрактный ответ.
— Ну, если без абстракции, то незавидное происшествие досталось Тюменскому розыску. Даже предположительно не знают, кто утащил у охранника наган.
— А станция Минск ничего тебе не подсказывает?
— Минск?.. — Голубев наморщил лоб. — Первого июня в Минске потерялся Савелий Вожегов… Третьего — из Минска отправилась платформа с вездеходом, в пути следования неизвестный преступник утащил у охранника наган, а… одиннадцатого числа сего месяца какой-то сорвиголова с «Тремя богатырями» на могучей груди припугнул наганчиком гражданина Тюленькина и угнал его «Ладушку». Правильно мыслю, товарищ начальник?
— Правильно, — Бирюков достал ориентировку на Зоркальцева. — А теперь, мыслитель, ознакомься вот с этим документом…
Голубев, пробежав взглядом текст, воскликнул:
— Оригинальное совпадение! Одиннадцатого июня утром из Новосибирска исчез гражданин Зоркальцев. Вечером того же дня у нас, в райцентре, совершено вооруженное нападение на Тюленькина. У преступника были: шляпа, коричневая куртка, темные очки… Как сказал бы Боря Медников, черт-те что и сбоку бантик. Предлагаю версию: Вожегов, завладев наганом, встретился в Новосибирске с Зоркальцевым…
— Дальше?..
— Дальше, Игнатьич, пока не знаю.
Бирюков отложил телеграмму и вгляделся в присланную майором Шехватовым фотографию Савелия Вожегова. Снимок был сделан без малейшей претензии на художественность. Со стандартного «фаса» смотрел коротко стриженный губастый подросток с удивительно добродушным лицом. За время работы в уголовном розыске Антону доводилось встречаться с убийцами в процессе расследования. Стараясь выявить мотивы, побудившие людей на крайне тяжкое преступление, Антон каждый раз при таких встречах пристально изучал лица подследственных. В большинстве случаев это были угрюмые морды дремучих дегенератов или безнадежно опустившихся алкоголиков. Иногда, правда, попадались убийцы интеллигентного вида, однако и на их лощеных физиономиях природа оставляла своеобразную печать, подсказывающую, что этот «интеллигент» способен на любую подлость.
Решив проверить возникшее предположение, Бирюков повернул фото к Голубеву:
— Как думаешь, может такой губошлеп убить человека?
— Нет, по-моему. Разве только непреднамеренно, по нелепой случайности, — после некоторого раздумья ответил Голубев и показал Бирюкову ориентировку с фотографией Зоркальцева. — Вот этот, судя по портрету, в экстремальных условиях может наломать дров. Посмотри на прищур глаз, на ухмылочку — они криком кричат: «Я — супермен!»
— Надо, Слава, попросить следователя, чтобы он пригласил Тюленькина и провел опознание по этим фото. Я завтра уеду в областное управление, поэтому результат немедленно сообщи Шехватову по телефону.
— Бу-сделано! — отчеканил Слава. — Личное письмо почему не читаешь?
Бирюков только теперь обратил внимание на адресованный ему конверт с припиской «Личное». Письмо было написано на двух тетрадных листках в клеточку крупным четким почерком, каким обычно пишут учителя начальных классов:
«Дорогой Антон! Помнишь ли ты свою односельчанку и одноклассницу Галину Терехину? Кажется, совсем недавно мы с тобой встречались в нашей родной Березовке, а вот уже, оказывается, пошел седьмой год, как я перевелась из сельской школы и теперь учительствую в Новосибирске. Не удивляйся, что мне понадобилось тебе написать.
Произошел ужасный случай с одним из моих хороших знакомых, и я невольно вспомнила о тебе — сотруднике уголовного розыска. Из уважения к этому человеку не хотелось бы вспоминать некоторые подробности, но все-таки нахожу нужным их сообщить — на случай, если ты займешься этой историей, и благодаря твоему опыту и таланту (может быть!) прольется свет на очень темное, запутанное дело. Уже вторую неделю изводятся от горя родственники, обращаются ко всем знакомым, надеясь узнать что-то новое. Возле каждого из отделов милиции в Новосибирске расклеены листовки с портретом: «Разыскивается человек… Кто знает, просим сообщить…»
А случилось — хуже не придумаешь. 11 июня Геннадий Митрофанович Зоркальцев уехал из дому, сказав жене «ненадолго», на своей машине и до сих пор не вернулся. Красивый мужчина, нашего с тобою возраста — за 30 лет. Брюнет, худощав, лицо южного типа. Умен, культурен, немного скептик и насмешник. Работал инженером, был на прекрасном счету. За несколько дней до исчезновения уволился и никуда не поступил. Жена — блондинка, умна, обаятельна. Зовут Таней. Работает в геологическом тресте. Детей нет. Жили вдвоем. Квартира в центре города, отлично меблированная и обставленная антикварными редкостями, со вкусом отделанная поистине золотыми руками Геннадия Митрофановича. Доказательство его мастерских рук еще — роскошная дача с великолепным камином, спроектированным самим Зоркальцевым, — гордость его, которую он любил всем показывать.
В квартире я была, а на дачу, жалею, не съездила. Незадолго до увольнения Гены с работы дача сгорела. Пожар произошел наподобие взрыва. В результате — ничего не осталось. После этого среди знакомых поползли какие-то смутные предположения, будто дачу и машину грозился уничтожить некто Фарфоров Вадим, жена которого вроде бы когда-то была любовницей Зоркальцева, хотя все мы знали Гену как человека, женщинами не увлекающегося. И опять же: угрозы угрозами, а с другой стороны, Фарфоров — человек бесспорно добропорядочный, и очень трудно поверить, чтобы он занялся разбойными делами, тем более что жены его уже около года нет в живых (к чему столь запоздалая месть?). Подробностей ее смерти не знаю. Слышала, будто она где-то утонула. Фарфоров теперь живет холостяком, замкнуто. Работает в геологическом тресте начальником отдела. Таня, жена Зоркальцева, у него в подчинении.